Лезет и лезет из человеческой натуры "неудовольствие при виде чужого счастья" и "удовольствие при виде его же несчастья", как выражался Спиноза. Зависть, как и обжорство, и прочие смертные грехи, возникла с появлением у зоологического вида Homo erectus признаков так называемого разума, и исчезнет тоже с ним.
Поэтому не будем глубоко уходить в историю, жизни одного поколения хватит с лихвой. Сначала завистники завидовали другим странам: там были джинсы, сто сортов колбасы, сверкающие автомобили разных марок, безвизовые путешествия по миру и, главное, свобода. Что такое "свобода" - никто не понимал, но завидуют же чему-то конкретному, потому всяк определил "свободу"по собственному разумению.
Настал день, когда на прилавках появились джинсы и разнообразие колбас, вокруг – дорогущие джипы. Те, кто, кроме зависти, умел что-то делать, стали есть колбасу, пахнуть тем самым Gucci и ездить на "ягуарах" на всякие Антильские острова.
Но таких, конечно, единицы, а основная масса завистников принялась испытывать "неудовольствие при виде чужого счастья". Но не только, есть еще одна эмоция: острое желание испытать "удовольствие при виде чужого несчастья", потому что основная масса как покупала полтора сорта колбасы, так и продолжила, теперь, правда, в джинсах, получила визу, но ездить не может, ибо не на что, а из сверкающих лимузинов, в лучшем случае, достался "опелек", справивший свое двадцатипятилетие.
И еще эта "свобода" непонятная…
Никому не объяснили, что делают с этой свободой, поэтому завистники и прочие грешники продолжили воспринимать это отвлеченное понятие в соответствии с собственными возможностями. Поскольку они чувствовали себя обделенными по сравнению с хозяевами колбас, "ягуаров" и яхт, то решили, что свобода – в обладании всем этим.
Но способностей-то создать для себя это вот все – как не было, так и не прибавилось, пришлось пробавляться завистью к "свободным". А массы завистников – лучшее орудие в руках всяческих "революционеров" и "оппозиционеров", на зависти масс можно результативно сыграть.
Что и происходит: правит какой-либо страной какое-нибудь правительство, и через какое-то время, когда "оппозиция" ощущает в себе силы и финансы, она начинает давить на зависть масс: мол, вот придем мы, и сразу все станет честно, у обделивших вас отберем то, чем они вас обделили, и всем будет хорошо.
Ключевые слова таких прокламаций: "отберем" и "хорошо", при этом никто никогда не обещает раздать отобранное завистникам. Но последние реагируют на ключевые слова и тщетно ждут, когда же им станут "отобранное" все же раздавать. Лет через 10 ожидания крепнет еще одна "оппозиция", и опять начинается снова. И никто никогда не объясняет – что такое "свобода" и что с ней делают.
Но зависти, как и обжорству, требуется объект, которому нужно завидовать и/или который должен быть сожран. А поскольку, например, завистливые женщины завидуют удачливым (или добившимся всего самим) женщинам, ничем не отличаясь в этом от мужчин, то используют, в частности, свободу ходить в салоны красоты и к пластическим хирургам.
Хирурги заняты тем, что удовлетворяют прихоти пациенток, считающих, что счастье привалит, когда в их губы, груди, бедра, ягодицы и еще бог знает во что будет впихан квартальный объем продукции небольшого завода по производству силиконовых гелей. Они становятся похожими на Дональда Дака и садятся ждать счастья. А чтобы скоротать время, рыскают по соцсетям.
И вдруг – такая подлость! Девушка Армине, которая не впрыснула в себя ни грамма свечной субстанции, не написала заумный текст на плече и не нарисовала бабочку на правой ягодице, оказывается на подиуме вместо них, да на каком еще подиуме…
Тут взрывается зависть и начинаются те комментарии, которые можно лицезреть в соцсетях. "Я же Donald Duck, у меня же на руке написан иероглиф "бака", - пишут они. Дальше, разумеется, следует эмоциональная критическая заметка, и неважно, что оценки чужой внешности от дамы с губами, похожими на боксерскую перчатку в профиль, смешны сами по себе.
А между тем, лишь единицы задумаются о втором визите к пластическому хирургу (в широком смысле), чтобы сказать ему: "А сделай-ка, братец, все, как было раньше".
Справедливости ради – есть много искренне радующихся за Армине, а значит – есть надежда, что не все потеряно.
