Армянским печатным сми я интервью давать больше не буду. Вчера одно издание направило мне вопросы. Я, как прилежный школяр, ответил детально на все 7 вопросов. Вместо интервью они опубликовали несколько цитат, выжимки и собственные обобщения моих слов, "выборочные места из переписки". И это происходит не в первый раз. Хотите мнение? Задавайте вопросы здесь и получите ответы здесь же.
Не называю издание. Много букв, но без купюр.
Вопрос: После декабрьских выборов активизировались формальные и неформальные обсуждения между Ереваном и Баку по карабахскому вопросу. Критики премьера Никола Пашиняна, а также определенные российские круги, обвиняют новое правительство Армении в том, что оно достигло какого-то соглашения, в том числе предусматривающее сдачу территорий. Как бы Вы прокомментировали создавшееся положение? Означает ли относительное спокойствие, которое Азербайджан соблюдает в последнее время, что в ближайшее время может быть подписан какой-то документ?
АМ: Не в моих правилах комментировать конспирологические спекуляции. Как специалист по переговорному процессу, могу сказать только одно – условия любого соглашения надо еще выполнить. Мир – это не соглашение с подписями. Любое соглашение, заключенное за спиной у карабахцев, будет заведомо невыполнимым и может привести к непоправимым последствиям. Мне хочется верить, что власти ни на что подобное не пойдут.
Я также понимаю, что отсутствие продуманной коммуникационной стратегии приводит к тому, что создается пространство для конспирологии. МИД и другие госструктуры, отвечающие за внешнюю политику, должны максимально возможно информировать общественность о целях и результатах переговоров, формальных и неформальных. Неопределенность от их действий увеличивает стресс и желание найти объяснение происходящему тем более, что оно противоречит изначальной публичной позиции о том, что без представителей Арцаха представители Армении переговоров по карабахскому вопросу с Азербайджаном вести не будут.
Вопрос: Как Вы думаете, о чем полтора часа в Давосе говорили руководители Армении и Азербайджана?
АМ: У нас есть информация от премьер-министра о вопросах, которые обсуждались на этой встрече. Либо мы доверяем ему, либо нет. У меня такое правило: доверять до первого нарушения данного слова. С точки зрения теории переговоров такого рода встречи имеют смысл. Работает железный постулат – необходимо понять другую сторону, не принять ее позицию, но понять, ибо, не понимая, как думает другая сторона, невозможно изменить, как она думает. Это в теории. На практике возникает вопрос, если премьер Пашинян и его правительство не собираются вести переговоры, то для чего им это «понимание»? К тому же для формирования этого понимания нет особой необходимости в непосредственной беседе с Алиевым, который считает врагом своего государства все армянство, который известен бряцанием оружием, грязной фальсификацией истории, и омерзительной героизацией убийц.
Разве Алиев каким-либо действием или полунамеком указал на возможность изменения своих позиций? Нет, конечно. Опять же от нашего премьера мы узнали, что в Душанбе была достигнута договоренность об установлении прямой телефонной линии и договоренности снизить боевую активность на линии соприкосновения. В принципе, и то, и другое позитивно. Но поскольку Алиев представитель переговорной культуры позиционного торга, то он пытается обставить свой ход таким образом, что он уже сделал уступку. На самом деле никакой уступки с его стороны нет, это манипуляция торгаша, – снижение активности на линии соприкосновения (ЛС) в интересах обеих сторон. Но если армянская сторона так много говорит о том, как важен для нее мир, Алиев делает вывод: Армения в панике, новое руководство готово к уступкам в обмен на снижение активности на ЛС. Надо думать, как менять игру таким образом, чтобы она наиболее полным образом способствовала удовлетворению наших интересов, а не вступать в игру – позиционный торг, - навязываемую другой стороной, даже если к этому призывают бюрократы из ЕС. Почему асимметричный позиционный торг не в наших интересах? Потому что в нем нет места для ценностей, а у нас конфликт, связанный с идентичностью, а значит ценностный. Более того, в торге нас будут принуждать обменивать безвозратные фишки по безопасности (например, территории) на обещания мира и благоденствия, в так называемом танце уступок.
Вопрос: Вы наблюдаете изменения в позициях сторон по карабахскому вопросу после смены власти в Армении? Какие?
Больших изменений в позициях сторон не произошло, и не могло произойти, если мы правильно читаем игру. Естественным образом, когда у одной из сторон или у обеих меняется руководство, возникает желание попробовать что-то новое. Алиев сделал шаг низкого риска, который не является безвозвратным: он несколько снизил обстрелы (по крайней мере, это следует из наблюдений за сми), если он ничего не получит в обмен, он может увеличить интенсивность в любой момент. Идет прощупывание слабостей в структуре позиции новых властей Армении…
Вопрос: В Париже после встречи министров иностранных дел Армении и Азербайджана, сопредседатели Минской группы ОБСЕ заявили о том, что «стороны должны готовить народы к миру», но намедни Ильхам Алиев снова выступил с милитаристскими заявлениями, в связи с чем министр иностранных дел Армении Зограб Мнацаканян выразил сожаление и подтвердил, что нам необходимо мирное решение, и для прогресса в переговорном процессе необходим соответствующий фон. О чем это говорит? Есть ли реальные основания для мира?
АМ: Есть несколько прописных истин, без соблюдения которых, не может быть переговорных решений. Поэтому я скептически отношусь к возможности «подготовки» сторон к миру в ближайшее время. Вот парочка:
1) Стороны должны быть вовлечены в процесс создания доверия. Сейчас доверия нет, а оно транзакционно, то есть слова должны подкрепляться делами, взаимовыгодным сотрудничеством. Для воссоздания самого низкого уровня доверия, необходимо время, которого нет у Алиева. Он не может согласиться на мир и сотрудничество без территориальных уступок. В этом сценарии не просматривается спасение лица для него. А ему еще предстоит власть передавать в какой-то момент в собственном клане.
2) Ситуация у сторон не симметричная в плане «готовности» к миру. Вот несколько примеров, я уверен, любой читатель вашей газеты может продолжить этот ряд. Одна сторона героизирует убийц, которые отрезают головы в лучших традициях ИГИЛ, действует по принципу коллективной ответственности, которая лежит в основе геноцида и Холокоста, закрывает доступ в страну гражданам любых государств с фамилией на «ян»; другая сторона в лице первой леди твердит о том, что нет ничего важнее мира и создает организацию «Женщины за мир»… С одной стороны у нас султанистский авторитарный режим, с другой страна, которая сделала огромный шаг в сторону консолидации демократии. У нас разные ценности, разные векторы развития. Это сильно осложняет контекст примирения и синхронизации «готовности к миру».
Поэтому откат Алиева на прежнюю милитаристскую позицию, меня не удивляет. Меня удивляет, что это «огорчает» нашего министра. Гипотеза о том, что в восприятии Алиева армянская сторона больше, чем он, желает мира, а значит боится эскалации, войны, получает дополнительные подтверждения. В этой ситуации правильно отказаться от встреч, до тех пор пока европейские чиновники и посредники из Минской группы не доведут до сведения Алиева, что его риторика неприемлема, в первую очередь для посредников . Возникает вопрос, разве им это не понятно? Понятно, но они уверены, что руководство Армении не сможет сказать им нет – на кону деньги, безвиз, и масса других европейских «фишек».
Вопрос: Зограб Мнацаканян заявил, что соглашения, достигнутые во время переговоров в Вене и Санкт-Петербурге, относятся к снижению риска войны, и к ним добавились теперь соглашения в Душанбе. Так ли это, или это ловушка для Пашиняна, каковы риски?
АМ: Насколько я помню, в Вене и Санкт-Петербурге речь шла о создании механизмов расследования нарушений перемирия. При определенной обтекаемости линзы можно сказать, что эти меры привели бы к снижению рисков возобновления войны. Но у меня иногда создается такое впечатление, что министр Мнацаканян следует своей отдельной от премьера переговорной стратегии. Если премьер Пашинян может говорить о том, что переговоров не вел в Давосе, всего лишь обсуждал историю процесса и восприятие сторон, и эта позиция будет зависеть от интерпретации термина «переговоры», то г-ин Мнацаканян совершенно однозначно вел переговоры с Мамедъяровым. Наверное, до него не дошла разнарядка премьера о том, что без арцахцев переговоры бессмысленны. И это властям сходит с рук, потому что в Армении нет ни реальной оппозиции, которая бы вызвала г-ина Мнацаканяна на ковер в Национальное Собрание, ни даже сми, которые могут, если потребуется через суды, получать информацию по Закону о свободе информации.
Вот в США демократы в Конгрессе требуют, чтобы транскрипт переговоров между Трампом и Путиным в Хельсинки был обнародован. Я думаю, что это мало практичная крайность: в любых переговорах есть зона конфиденциальности и значительная. Но с другой стороны нам ревтрибуны обещали полную прозрачность в действиях слуг народа. Здесь дело не в прозрачности даже, а том, что действия левой руки противоречат заявлениям головы.
Вопрос: Пашинян объявил о необходимости возвращения Арцаха за стол переговоров, а Зограб Мнацаканян сказал, что вопрос возвращения Арцаха вопрос практический. Что означает «практический вопрос»? Как Вы представляете вопрос возвращения Арцаха к активным переговорам?
АМ: Это вопрос из области переговорного джиу-джитсу. Если в двух словах, для этого необходима четко продуманная многоходовая долгосрочная стратегия, цель которой методическое доведение до другой стороны, что она может больше потерять без арцахцев за столом. Сделать это в ультимативном порядке и в режиме требований к посредникам невозможно. Поэтому, честно говоря, я был немало удивлен, когда премьер таким образом обозначил свою переговорную позицию. Вообще же, у стороны, у которой есть последовательность в переговорном процессе, есть определенное преимущество. Для этого необходимо институционализировать систему сохранения знания в памяти «процессора». Когда этого нет – быть беде. Так президент Саакашвили пришел к власти, в полной уверенности в том, что все, что делалось при Шеварднадзе в плане переговоров, было ошибочным. Новая власть не удосужилась даже изучить протоколы Смешанной Контрольной Комиссии ОБСЕ по Южной Осетии. А там было не мало интересного. В результате кавалерийских наскоков на переговорный процесс, все завершилось трагично. Урок, преподнесенный нашими соседями в том, что при передаче власти в императивном порядке должна происходить передача знаний и информации о процессе от старых новым. Делать это надо из национальных интересов, независимо от того, какие у новых и старых отношения.
Вопрос: Какое развитие событий нас ожидает в ближайшее время?
АМ: Ваш вопрос я хорошо понимаю – чем выше неопределенность, тем выше стресс. Парадокс в том, что наличие стресса не способствует готовности к миру, а стресс усиливается, когда стороны или одна из сторон говорит одно, но делает тоже самое. Я не занимаюсь прогнозированием переговорной погоды. Когда вовлечен в процесс на высшем уровне, как это в последний раз было в прошлом году в Эфиопии, то приходится молчать, информация по большей части конфиденциальная. Когда не вовлечен, мне не хватает для прогнозов информации. Единственное, что я могу сказать, все, что говорят наши политики, вовлеченные в процесс, оценивается другой стороной для сверки своих действий и переговорной стратегии. Поэтому если они делают что-то, что нас удивляет, первым вопросом в само-рефлексии о происходящем должен быть следующий: «А что мы делаем или не делаем, что позволяет им таким образом действовать?» Например, мы продолжаем переговоры, когда они нарушают данное слово…
