Супруги Казаковы вызывали к себе уважение и симпатию окружающих. Она была яркой длинноногой блондинкой, на удивление улыбчивой, приветливой и разговорчивой, что выгодно выделяло ее среди других красивых женщин. Он — широкоплечий моряк, с карими глазами и приветливой улыбкой.
Везде ходили, словно те школьники, держась за руки и одаривая друг друга влюбленными взглядами. Одним словом — идиллия.
С годами чувства Казаковых не только не остывали, но, казалось, крепли на зависть соседям. И хоть любили их все, но всё же удивлялись, как супруги даже без ссор обходятся.
Но начал Толя всё чаще посматривать по сторонам. Нет, не для того, чтобы супруге изменить. Стала его всё чаще посещать вечная спутница семейного счастья — ревность. Но был он по природе человеком сдержанным и рассудительным, поэтому свои страхи и предчувствия держал при себе и не позволял выплеснуть их на окружающих.
Только школьный друг Сережа знал о душевных метаниях бравого моряка. Но доверять словам такого друга было не очень осмотрительно. Его возлюбленная ушла еще пару лет назад и сейчас проживает где-то в дальних краях с новым спутником. А Серега всё страдает, да посмеивается да иронично улыбается при слове «верность».
Может бури в душе Анатолия и дальше бы бушевали, когда он замечал восхищенные взгляды соседей, сослуживцев, да и просто незнакомых на его жену. Но момент развязки приближался, ведь сомнения в душе моряка всё набухали и разгорались, как пожар в топливном отсеке «Титаника».
Но вот корабль Анатолия отправился в контрольный выход по привычной и отработанной схеме. 10 дней тряски и нервов, 10 ночей без сна. Он попрощался с женой, поцеловал сынишку и отправился отдавать родине долг.
Работа механиком не давала расслабиться. Капризная техника подводила раз за разом. Тем более обидно было уже на седьмой день получить приказ о возвращении на базу по причине критических технических неполадок.
Единственное, что придавало бодрости измученному и злому Толе, так это теплые объятия жены, которые стали ближе на целых три дня. И по дороге домой он вовсю рисовал в воображении приятные картины.
Часы показывали далеко за полночь, когда Анатолий остановился перед родной дверью. «Мои же все спят...», — мелькнуло в голове. Фантазия тут же нарисовала картину, как он аккуратно открывает дверь, пробирается словно воришка к спальне и ложится в нагретую постель к любимой. «Вот же обрадуется!».
Не зря Толя слыл неплохим механиком — замок поддался без малейшего скрипа. К разочарованию, жена, похоже, не спала — через плохо прикрытую дверь спальни пробивалась тусклая полоска света — горел ночник.
На душе стало тревожно. Толя на цыпочках пробрался к двери и узрел картину, которой не видел и в страшных снах. Рассыпав по подушке белые кудри, на кровати лежала женщина, а всё остальное скрывалось за широкой фигурой обнаженного мужика, бьющегося в ритмических действиях. А она стонала так, как он никогда и не слышал.
Мир рухнул. Такое в протоколах значится как «тяжелое душевное состояние». Ни кобуры ни кортика под рукой не было. Он бросился на кухню. Распахнул подаренный на свадьбу сервиз и выхватил мельхиоровую вилку. Еще мгновение и он, не отдавая себе отчет в действиях, размахнулся и твердой офицерской рукой отправил орудие в цель.
Описав короткую дугу, вилка смачно вонзилась между двух ляжек ненасытного любовника. Резкий крик разорвал тишину. Дед-ветеран, переживший блокаду Ленинграда и приехавший в гости к сыну, этажом ниже от наших событий, вскочил как по сирене и поднял на ноги семью. У соседей сверху дети обильно обписали кроватки и продолжали тревожно хлопать глазами до самого утра.
Лишив орудие в заднем проходе крушителя семейного счастья, Анатолий вышел в коридор, прикидывая как нажрется в хлам с Сережкой, а завтра приедет за вещами. Родная квартира в одно мгновение стала чужой.
В прихожей уже горел свет. «Андрюшка проснулся», — поморщился оскорбленный муж. Но его ждала Лариса. В халатике и с полотенцем на голове. Домашняя, соблазнительная и немного напуганная.
«А там тогда кто?», — наконец указал он дрожащей рукой в сторону спальни.
«Твой Костик с Аней приехали, я устроила их в спальне, а сама перебралась к Андрюшке. А сейчас мылась. Днем в душе напор слабый, а ночью... Да что у них случилось-то?!»
И тут в голове Анатолия из дальнего угла памяти всплыл разговор с братом, который собирался приехать погостить. И приехал. Без предупреждения, как всегда.
С трудом вытаскивая вилку из филейной части Константина Павловича, хирург военного госпиталя не переставал восхищаться богатырским ударом. Завершив операцию, он довольно заявил: «Ну голубчик, геморрой вам не страшен. Там у вас полный порядок. Настоящий нефтепровод».
А затем немного подумав, записал в журнале, что пациент сел на гвоздь. Сидеть на стуле Косте было очень больно. А когда ходил по большой нужде, то возвращался с красноватыми и влажными глазами. Он и сейчас содрогается, вспоминая время, когда унитаз казался ему электрическим стулом.
Жена Кости отделалась испугом и даже простила ревнивого родственника. Но вот ехать к нему в гости уже не спешила. Да и Костя в редких визитах к старшему братику заранее предупреждал о сроках приезда.
Жизнь продолжалась, солнце светило, корабли уходили в морские путешествия. Анатолий с любимой Ларисой прогуливались по набережной держась за руки. Но кажется, жадные взгляды окружающих на красавицу-жену уже не ранили его душу.
Ревность заставляет делать глупости. Наверное, правду говорят, что отношения испытываются временем. Ведь только пережив неприятности и совместно решив ряд проблем разной сложности можно обрести уверенность друг в друге. И лучше сомневаться в человеке, но убедиться в его верности, чем быть уверенным, но ошибиться.
