Вопрос. В июле 2002г. в рамках программы «Имущество в обмен на долги» в обмен на долг в размере 98 млн. долларов Москве были переданы четыре крупных предприятия – Разданская ТЭС, ЕРНИИММ и Институт материаловедения, завод «Марс». В сентябре того же 2002г. в обмен на долг ядерного топлива АЭС в размере 32 млн. долларов России перешел самый крупный гидроэлектрический узел страны – состоящий из семи ГЭС каскад Севан-Раздан, реальная стоимость которого составляет несколько сотен миллионов долларов. В 2013г. в обмен на долг в размере 300 млн. России были переданы 20 процентов принадлежащих Армении акций компании «АрмРосГазпром» и монополия на импорт газа в Армению. Россия, однако, иначе поступает с другими должниками. В 2016г. был прощен долг Узбекистана в размере 864 млн., в 2013-м и 2015гг. – долг Кыргызстана (380 млн.), в 2014г. – долг Кубы (30 млрд.), в 2012г. – долг Северной Кореи (10 млрд.), в 2012г. – долг Ирака (12 млрд.) и Ливии (4.5 млрд.), в 2007г. – долг Афганистана (11 млрд.), в 2006г. – долг Алжира (4.7 млрд.). Этот список можно продолжить. Теперь уже Россия планирует списать долг Кыргызской Республики на сумму 240 млн. долларов. Есть ли для Армении адекватные компенсации, которые невидимы, иначе странной кажется политика двойных стандартов союзника Армении номер один?
Ответ. Действительно, государственный долг Армении перед Россией составлял в 2002 году 101 млн долл., в т.ч. долг за поставленный газ – около 37 млн долл., долг ЗАО «Армянская атомная электростанция» за ввезенное в 1995-2001 годах ядерное топливо – 32 млн долл. В ноябре того же года были подписаны документы о передаче ряда армянских предприятий в российскую собственность. С завершением в январе 2004 года процесса передачи России пяти армянских промышленных объектов по соглашению «имущество в счет долга» проблема возмещения задолженности Армении по госкредитам России была урегулирована. Следует отметить, что переданные предприятия в советские годы работали в системе оборонно-промышленного комплекса СССР и энергетики. Речь идет о закрытых акционерных обществах «Марс», «Ереванский научно-исследовательский институт материаловедения», «Ереванский научно-исследовательский институт математических машин», «Ереванский научно-исследовательский институт автоматизированных систем управления», а также о Разданской тепловой электростанции. Предприятия перешли в полную собственность России, став открытыми акционерными обществами со стопроцентным госкапиталом. Они были оценены в 93,76 млн долл. При этом условия передачи не предусматривали никаких ограничений на продажу или передачу акций предприятий другим лицам, а также предприятия могли быть приватизированы, в том числе и бизнесменам из Армении.
Примечательно, что по прошествии полутора десятков лет в обществе еще остаются вопросы относительно обоснованности подобной сделки, определения рыночной стоимости того или иного объекта. Причина, видимо, в том, что обществу до конца не были даны исчерпывающие разъяснения. А там, где нет достаточной прозрачности и аргументации, всегда есть место сомнениям и даже кривотолкам. С высоты 2017 года сложно, конечно, оценивать эффективность тогдашней сделки, потому как каждое событие следует рассматривать в контексте сложившейся на тот момент общей ситуации. К тому же нужно быть достаточно высококвалифицированным специалистом сразу в нескольких областях (финансы, атомная и прочая энергетика, международное финансовое право и т.д.), чтобы взять на себя ответственность давать ретроспективную оценку, да и то с большой долей вероятности оказаться субъективным. Я могу себе позволить лишь некоторые рассуждения, с неизбежными допущениями, как поступил бы, наверное, любой человек, не находящийся на тот момент в правительстве Армении и не принимавший участие непосредственно в переговорах. Итак, для начала о том, так ли необходимо было подобную сделку заключать именно в 2002 году, чем была обусловлена такая необходимость и, в конце концов, от кого исходила инициатива? Полагаю, что инициатива исходила все-таки от правительства Армении, потому как просто неэтично даже пальцем показывать на объекты, которые займодатель хочет забрать себе в счет долга. Такое поведение больше присуще приставам, нежели государству, к тому же союзному. Исходя из этого, делаем допущение, что армянской стороне нужно было, так сказать, пристроить эти объекты. Причин на то могло быть множество: в том состоянии, в котором они находились, эти объекты таили в себе техногенную опасность, у республики не было средств на их перезапуск в полном объеме, а дальнейшее промедление могло сильно обесценить активы, с российскими же инвестициями можно было рассчитывать на исправление энергетического баланса страны, создать рабочие места и т.д. Если подобные соображения имели место в ту пору, то сделку, наверное, можно считать выгодной для Армении по той причине, что «пристроив» не сильно привлекательные активы, параллельно еще и разобрались с государственным долгом. Возможно, ошибаюсь, но такое мнение тоже имеет право на жизнь, тем более если дела обстояли именно таким образом. Что касается оценки стоимости упомянутых объектов, сомнений относительно ее справедливости, то всякие рассуждения также будут из области допущений. Вообще, как известно, любой товар стоит ровно столько, сколько покупатель готов за него заплатить. Это аксиома. Другой вопрос, что конъюнктура на данный конкретный момент может сложиться неблагоприятная, когда точно понимаешь, что товар стоит дороже, но никто в этот период не готов платить больше. Тогда вариантов два: либо повременить с продажей и ждать лучших времен, либо продать по условно низкой цене, понимая, что дальнейшее обесценивание его произойдет опережающими темпами по сравнению с теоретически возможным ростом по различным причинам. Про другие косвенно влияющие на принятие решения факторы уже не говорю, а они вполне могли быть. Исхожу из того, что раз уж с учетом всех параметров армянская сторона пошла на эту сделку, значит, на то были веские основания. Повторюсь, плохо, конечно, что они не разъяснены обществу доходчиво и аргументированно.
Ну и, помимо всего, надо понимать, что у любой сделки всегда есть как минимум две стороны, никак иначе. И никто не может у тебя купить чего-либо и по удобной ему цене, если ты не хочешь это продавать ниже определенной стоимости или вообще продавать. Посему не очень понятны отдельные высказывания и претензии в адрес покупателя, если куда эффективнее и правомернее задавать вопросы собственным властям, то есть продавцу. Как озабоченность налогоплательщиков это проще понять, нежели чем, как обычно, искать «виновных» на стороне.
Касательно списания госдолга отдельных стран российской стороной и того, как делается акцент – на фоне сделки с Арменией «имущество в счет долга», то подобные сравнения просто неуместны. С каждой страной отношения имеют свою специфику, и некорректно рассуждать некими обобщенными понятиями. Скажем, в какую-то страну Россия хочет инвестировать, пусть даже формально приобретая отдельные объекты в счет погашения долга, а в какие-то – не хочет. Ну, например, какой смысл сейчас вкладывать деньги в Ирак, Ливию или Северную Корею? Кто может сказать, что завтра там будет, если и сегодня не очень понятно, что происходит? В принципе, есть практика списания безнадежных долгов, а если это можно делать еще и с получением неких политических дивидендов, то это уже России самой решать. В Армению же Россия инвестирует и ничего плохого в этом, разумеется, нет. Ведь понятно же, что приобретенные в 2002 году объекты невозможно было развивать без солидных инвестиций, а это же тоже влияет на их стоимость. А возможно, что у этих объектов были и свои долговые обязательства перед другими хозяйствующими субъектами. И если эти обязательства тоже обслужены, то это и есть тот самый мультипликативный эффект. В случае с Киргизией наверняка есть свои мотивы у Москвы, которая уже давно доказала, что ни с кем не заключает невыгодные для себя сделки. Еще нужно обратить внимание на то обстоятельство, что ситуация в 2017 году в корне отличается от ситуации 2002 года. Имеется в виду кардинально другая геополитическая обстановка в мире и в регионах, представляющих интерес для России. Как нельзя объяснить произошедшее пятнадцать лет назад в логике сегодняшнего дня, так и невозможно распространить ее постфактум. Это может довести просто до тупика, потому как каждое действие необходимо рассматривать в своем, а не в неком универсальном контексте. В конце концов, каждая страна сама выстраивает отношения с партнерами, и не очень принято тыкать пальцем – а почему с нами так, а с ними этак? Межгосударственные отношения строятся не в рамках школьных будней – а почему опять Иванов к доске, а не Сидоров? Кому-то покажется, что учитель делает поблажки Сидорову, а кому-то – хочет закрепить знания Иванова. В любом случае руководствоваться подобной логикой – означает ощущать себя учеником и признавать кого-то в роли учителя. Нужно ли говорить о том, насколько ущербна такая позиция для государства?
