Министру Безопасности Арм.ССР
Гражданин министр!
1. На вопрос, существуют ли причины, заставляющие нас быть крайне осмотрительными и осторожными, чтобы не навре- дить зарубежным армянам, и особенно армянам, живущим в Тур- ции, мы отвечаем: да, существуют.
Исходя из этих же причин, мы считаем, что наше письмо должно быть передано Врацяну таким человеком, которому мы могли бы доверять на все 100%.
Теперь, в эти дни антисоветской истерии и злопыхательства, попытаться передать наше письмо Врацяну через незнакомого ему человека – значит внушить ему мысль, что его лично или его партию хотят вовлечь в провокацию. Не исключено, что в таком случае он может обратиться в полицию, чтобы своевременно пре- дотвратить «провокацию».
Зная психологию англосаксов, мы убеждены, что в случае перехвата нашего письма в Америке начнут преследовать армян.
А турки ждут повода, чтобы, заручившись согласием своих покровителей, «уничтожить до последнего армянина», как выра- жается турецкая газета «Ван Сеси».
2. Письмо, которое предлагают нам подписать, составлено без учета атмосферы дикой травли и террора, царящих в Америке, где в настоящее время не считают нужным соблюдать даже дипломатическую неприкосновенность советских граждан.
Вопреки этому в нашем письме ясно говорится, что «мы обра- тились к советской власти», чтобы «нам разрешили», что «секрет- ность нашей инициативы гарантирована нашими руководителями» и тому подобное. Не доказывает ли все это, что в данном случае речь идет о «секретности». Ведь это ни много, ни мало – саморазобла- чение! В таких условиях никакая осторожность, какой бы большой она ни была, не может стать гарантией необходимой безопасности.
Поэтому необходимо действовать не посредством подобных писем, а через доверенного и уважаемого человека. Во избежание возможного провала я специально подчеркиваю в нашем послед- нем письме, что с В. сначала должен встретиться Деведжян, чтобы подготовить его – т.е. внушить ему уверенность в том, что ни ему лично, ни его партии не угрожает опасность «провокации», что в данном случае преследуется только одна цель – сохранить Арме- нию и наш Народ.
Гражданин подполковник1 мне заявил, что последнюю часть нашего письма я написал лишь потому, что хочу, чтобы во что бы то ни стало был послан Деведжян. Чтобы доказать, что в данном случае мной руководило желание обеспечить успех и безопасность нашего мероприятия, я отказываюсь от кандидатуры Деведжяна, если вы против его поездки.
3. Личная просьба.
С первого дня моего ареста, я вашими органами объявлен убитым. Недавно подполковник Мелкумов сообщил мне, что сог- ласно сведениям, полученным из Софии, лишь два-три человека знают о том, что я был в свое время перевезен в Советский Союз и что армянство полностью уверено, что я был убит на территории Болгарии.
Семь лет назад, при первой же встрече с представителем ва- шего министерства я был предупрежден, что впредь буду имено- ваться не Нжде, а Тер-Арутюнян. Вашим человеком была предуп- реждена и моя жена. Ей было велено в ее «письме» называть меня не Нжде, а «мой супруг».
Вопреки вашим законам мне не разрешается переписываться с близкими, даже с родным братом.
Все эти факты доказывают, что органы вашего министерства стремились и стремятся внушить армянству, что меня давно нет в живых. Почему это делается? С какой целью? Цель ясна: чтобы – об этом говорит логика – если когда-нибудь меня убьют, армян- ский народ не приписал мою смерть вашим органам.
Людям моего душевного склада не свойственна слабость му- чительных размышлений о смерти. Мне не раз доводилось встречаться со смертью. Я ее давно повалил на землю и победил. Убьют ли меня? Что ж поделаешь. До того постараемся быть полезным Родине и думать о нашем народе.
La patrie avant tout!
Родина прежде всего!
4. Объявив меня убитым, ваши органы предоставили мне права мертвого – т.е. они лишили меня всех прав и средств, без ко- торых жизнь заключенного превращается в долгую агонию. В то время как русские, грузины, евреи, татары, балтийцы по закону пользуются правом корреспонденции со своими ближними и по- лучения материальной помощи от родных, я лишен всего.
Мне не позволили использовать мое золотое кольцо. Я лишен возможности лечиться. Ваша больница не для меня. Страдая артри- том, склерозом и болезнью печени, сопровождаемой кровяным давлением в 240, нуждаюсь в диетической пище, в то время как приходится питаться селедкой – т.е. я принужден сознательно обострять болезни, отравлять себя, способствуя инвалидности. Раз- ве это не бескровное убийство?
Лишить крайне истощенного, обессиленного больного закон- ного права получать денежную помощь от брата – не значит ли обречь его на длительную агонию, на смерть?
5. Чтобы не умереть – на радость туркам – в советской тюрь- ме, я записываю свои размышления. Это придает мне силы для преодоления моей трагедии.
В 1947г., до моей отправки во Владимир, я просил замести- теля министра поговорить с начальником тюрьмы, чтобы тот бла- госклонней относился к моему литературному творчеству. Мне обещали, но обещание не было выполнено. Наоборот, целых четы- ре года я подвергался преследованию со стороны разных темных личностей из числа заключенных. Судьба семи моих литературных тетрадей вам известна: здесь их мне не вернули.
6. Ваши органы, зная о моем физическом состоянии (болезни и истощении), не считают нужным поставить в известность начальника конвоя с тем, чтобы со мной обращались чуть более гуманно.
На всем протяжении моего следования на север и обратно я подвергаюсь самому плохому обращению. Чем, если не неприяз- нью, объяснить столь негуманное ко мне отношение? Не бессмыс- ленна ли слепая злоба по отношению к человеку, который знает только одну ненависть: ненависть к туркам и их покровителям?
И это в такой серьезный момент истории, когда обнаглевшие турки угрожают смертью «половине русского народа» и «послед- нему армянину»...
7. Вопиюще несправедливо отношение ваших органов к моей – в политическом плане невинной – семье. Жена и ребенок сосланы, лишенные всего, что необходимо для их скромного существования.
Для них – жертв моего патриотизма – было бы спасительным утешением, если бы у них были реальные основания поверить, что я действительно еще жив. Но из письма моей жены стало оче- видно, что ваш человек внушил ей не веру в то, что я жив, а ужас. Ей сообщили, что я жив, и в то же время предупредили, чтобы она никому об этом не говорила. Не значит ли это, что я, по меньшей мере, нахожусь в ужасном положении и что, если даже и жив, то обречен на нечеловеческое существование. Да, это значит дать понять моему невинному ребенку, что меня третируют и унижают как человека, о существовании которого запрещено говорить. Ис- тория человечества еще не знает случая, когда бы человек нахо- дился в таких условиях, в каких нахожусь я по воле вашего минис- терства. Ведь я не сострадания просил: хотел лишь знать всю прав- ду о моей семье.
8. Исходя из факта возможности новой войны, мы обратились к вам и вашему центру, желая осуществить известную вам патриоти- ческую миссию. С этой целью нас перевели в Ереванскую тюрьму. Скоро год, как мы здесь, но, к радости турок, ничего не сделано.
Мы трагически сознаем: кто в данный момент не действует против Турции, тот бессознательно работает на турок. Недавние демонстративные призывы турок в Ване (речь идет о призывах к новой резне армян «до последнего человека») подтвердили наши опасения и озабоченность судьбой армян, живущих в Турции (и только ли в одной Турции?).
Еще и еще раз прошу вас разрешить нам самым безопасным путем связаться с В. (или другим ответственным армянским деяте- лем), чтобы убедить его в необходимости осуществления указан- ных нами мероприятий.
Было бы страшно, если бы нам в этом отказали. Речь идет не о нас, а о существовании двухсот тысяч армян в Турции.
Считаю не лишним добавить, что отношение ваших органов лично ко мне и к судьбе моей семьи нисколько не ослабляет моего рвения пожертвовать всем, даже моей семьей ради счастья моего народа.
Я уверен, гражданин министр, что вы в этом не сомневаетесь.
Тер-Арутюнян Г.Е.
25 декабря 1952г.
