Ощущения кошмара, когда мы с фотокорреспондентом ходили вокруг того, что было когда-то домами, школами, театрами и больницами, поначалу не было. Корреспонденты молодежной газеты уже видели последствия селей, землетрясений и оползней в Таджикистане. Не такие масштабные разрушения, но видели. Мы приехали в республику не для исполнения прямых служебных обязанностей - мы сопровождали гуманитарный груз и обещали публикации о том, как страна помогает тем, кому повезло выжить.

Сдавать коробки с гуманитарной помощью было некому - штаб, куда везти вещи и продукты, еще не создали. И мы стояли посреди того, что когда-то было проспектом, и соображали, что делать дальше. Ничего не сообразили и просто пошли помогать женщине, которая кучкой складывала пыльные, раздавленные продукты из руин магазина и всем проходящим почему-то шепотом предлагала поесть.

Никакой официальной информации в самые первые дни после трагедии не было. Это потом, спустя недели, стало понятно, что в руинах оказалась почти половина республики и все ее крупные города. Через три недели были озвучены официальные данные, что погибло 25 тысяч человек. Но в эту цифру слабо верили. Я в нее и сейчас не верю - видела останки людей, когда разгребали завалы, и было непонятно - считать то, что врачи называли "фрагментом", погибшим человеком или то, что висит на арматуре, всего лишь часть того, кого уже посчитали. Не всех погибших смогли найти. Десятки тысяч стали инвалидами. Сотни тысяч лишились крова. В руинах оказался не только Спитак, от которого почти ничего не осталось.

Но самыми страшными были не погибшие, накрытые коврами, одеялами, простынями в цветочек, которые лежали на стадионах, скверах или просто поперек растрескавшегося тротуара. Самыми страшными там - были выжившие. Они ходили медленно, как привидения, никто из них уже не кричал и даже не говорил громко. Их какая-то заторможенность сразу бросалась в глаза и давала возможность безошибочно определить - перед тобой приезжий или местный житель. Этих людей, если спрашивали, они отвечали, их брали за руку и вели, они шли. Но если руку отпускали, они разворачивались и шли обратно.

Запомнила женщину непонятного возраста, она стояла и укачивала что-то завернутое в яркий платок.

- Кто у вас? Может, помощь нужна?

Женщина посмотрела пустым взглядом.

- Уже не нужна, это мама, - сказала она и развернула шаль, в которой была рука с тремя пальцами с ярким лаком и в кольцах. - Вот, нашла, это кольцо ей папа дарил, - спокойно сказала женщина и медленно пошла, укачивая сверток и что-то тихо напевая.

Про горе этой женщины нам написать не дали - вычеркнули из статьи про помощь, которую весь мир оказывал разрушенной республике.

В начале девяностых я попала в Ленинакан, который уже тогда назывался Гюмри. Город также был разрушен тем страшным землетрясением, и его также восстанавливала вся страна. Но закончить не успела. В Ленинакане я увидела самый страшный памятник погибшему Советскому Союзу. Выглядел он так - до горизонта тянулись остовы кирпичных домов с пустыми глазницами окон и без крыш. У каждого дома высился совершенно проржавевший башенный кран. И на каждом доме более темными кирпичами было выложено название города, который этот дом строил, - Минск, Рига, Таллин, Магадан, Владивосток, Киев... Мертвый город с мертвыми домами тянулся за горизонт. И ни одного дерева, которое срубили люди, чтобы пережить холода.

Про Ленинакан, расположенный на Ширакском плато, нередко говорили, что это - маленькая кавказская Сибирь. Поэтому летом там было достаточно жарко, а зимой нередко были суровые морозы. В 1988 году население города составляло около 240 тысяч жителей. В городе было немало промышленных предприятий и потому он был, пожалуй, самым многонациональным в почти мононациональной Армении.

Собственно город был застроен облицованными розовым туфом пяти и девятиэтажками, частными строениями. Стояла даже и одна одноподъездная шестнадцатиэтажка.

Спокойное течение жизни второго по численности населения города Армении, как и всей республики, начиная с февраля 1988 года, стало нарушаться периодическим возникновением напряженности из-за возникшей проблемы Нагорного Карабаха. Митинги протестующих, начавшиеся в Ереване, очень быстро охватили тогда территорию всей Армении. К началу декабря почти на всей территории Армении, как раз за исключением Ленинакана, был введен комендантский час.

Тот день, 7 декабря 1988 года, мало чем отличался от других. Все было спокойно, как вдруг все почувствовали нарастающий гул и дрожание стен и предметов. Гул усиливался; потом многие, обсуждая этот глухой непрекращающийся звук, сравнивали его с ревом вертолета, но летящего где-то вдалеке. Кто какие крикнул слова, вспомнить уже сложно, но двигаемые одной могучей силой, все в один момент стали выбегать из трясущихся зданий.

Выбежав на улицу, все останавливались, смотря на творящееся вокруг. Даже земля дрожала. Вначале были слабые дрожания. Через несколько секунд последовали сильные толчки: это было то время, когда все и выбегали из зданий. Сколько они продолжались, сказать сложно, так как паника охватила всех и вряд ли можно было адекватно оценить время. Добежав до безопасных мест, все начали понемногу приходить в себя. Прошло около двух минут, и тогда вновь пошли резкие толчки, еще большей силы, чем первая серия. Как потом выяснилось, именно эти вторые толчки и стали тем, что привело к многочисленным жертвам. Жители многоэтажных домов в тот момент оказались зажатыми лестничными пролетами - самыми слабыми звеньями в конструкции зданий.

Прошло еще немного времени, и все начали приходить в себя. Удивление, страх, тревога, все смешалось в чувствах каждого. Постепенно началось осознание того, что произошло. При этом никто не мог даже представить, что то, что произошло с нами, оказалось таким ужасным для всего города.

Первые часы после землетрясения возникла какая-то странная пустота. Никто толком не понимал, что произошло и что нужно делать. Но буквально в первый же день в размещенных в Ленинакане войсковых частях в спешном порядке стали организовываться группы солдат и офицеров для выполнения спасательных работ.

Публикация в "Правде".

Еще несколько дней город жил в отсутствии различных удобств: те же водопровод и канализация, телефонная связь уже не работали. Каждая ночь, достаточно холодная в декабре, сопровождалась жутким страхом: заходить в любое здание, а тем более оставаться там на ночь никто не хотел. Легкие толчки периодически напоминали о землетрясении. Поэтому ночью на открытых пространствах жгли костры, на которые помимо редкого дерева в ход шли и старые автомобильные покрышки. Ночи были вполне морозными, хотя снег к тому времени почти отсутствовал.

Через несколько дней отсутствие всяких удобств уже начинало угнетать. Однако в это время в город активно стала поступать помощь. Про спасательные операции в Ленинакане, Спитаке, Кировокане, также пострадавшем от стихии, написано уже немало. Огромную помощь в спасении уцелевших в разрушенных зданиях оказали и военные, и жители Армении, оперативно прибывшие в район бедствия, и прибывавшие из других республик СССР спасатели: шахтеры, альпинисты, простые добровольцы. Действительно здесь было много благородного и даже геройского.

Как потом рассказывали, Спитакское землетрясение стало одним из поводов создания профессиональных спасательных служб. Но тогда, в 1988-м, реальное понимание того, как нужно организовывать такую работу, приходилось выстраивать на ходу.

Правительственная комиссия, руководителем которой был Н.И. Рыжков, сделала немало. На третий день после землетрясения район бедствия посетил и М.С. Горбачев.

Тогда было совсем необычным, что на данную беду быстро отреагировали многие иностранные спасатели. Было очень непривычно видеть фактически в глубине страны, только что отошедшей от Холодной войны, представителей даже таких стран как Израиль, ЮАР и многих других, с которыми отношения были тогда еще напряженными. Для всех в новинку была и гуманитарная помощь, грамотно распределять которую тогда тоже еще не умел. В то же время помощь, поступавшая из других частей нашей страны, была часто направлена "не по адресату".

Помню и разные печальные, и иногда смешные эпизоды жизни города, потерявшего внутренний контроль. Полуразрушенные строения вскоре начали разбирать или даже взрывать. Строительный мусор и другие следы разрушений перевозили еще несколько месяцев. Возводилось и новое жилье. Когда 20 лет спустя я снова оказался в Ленинакане, то с удивлением обнаружил, что многие времянки стали постоянным обжитым местообитанием современных гюмринцев. Хотя и новые кварталы, особенно в северной части города после землетрясения также появились.