Память на цифры редко меня подводит. На днях я вспомнил беседу с моим дорогим другом, писателем-искусствоведом Тельманом Зурабяном, происшедшую около 40 лет тому назад. Говоря о Севрском договоре, он сказал, что территория Армении в границах, определённых арбитражным решением президента Вильсона, составляла 180.000 кв. км. Эта цифра сразу вызвала у меня сомнения.
Книга Д. С. Завриева “К новейшей истории северо-восточных вилайетов Турции”, изданная в Тбилиси в 1946 году, содержит данные о территории областей Западной Армении. Воспользовавшись ими, я не поленился подытожить их общую площадь. Оказалось, что 150 из 180 тысяч составляли территории, оставшиеся за Ахуряном и Араксом после заключения Московского и Карсского договоров. Оставалось лишь приплюсовать к ним 30.000 кв. км. территории Советской Армении, чтобы понять, откуда взялась эта странная цифра и как её вычисляли.
Придумать её мой друг не мог. Видимо, она циркулировала в советском армянском руководстве, к которому Тельман имел доступ как собкор Гостелерадио Армении в Москве (к нему очень тепло относился, к примеру, Джон Киракосян). Передо мной встал вопрос, исчёрпывающий ответ на который можно дать лишь сегодня: почему Ван и Карин можно считать армянскими, а Нахиджеван, Арцах и остальные земли, отнятые у Армении и переданные новорожденному Азербайджану, нельзя?
В 1966 году, за несколько лет до моей беседы с Тельманом, вопрос воссоединения этих земель с Арменией обсуждался в Кремле, что снимало всякие сомнения в его актуальности. Шелепин даже убеждал Кочиняна, как говорил Тельман, “требовать максимума” (Арцах, Нахиджеван и Джавахк). Почему термин “Турецкая Армения” популярен среди дипломатов и историков, а об Азербайджанской Армении никто, в том числе и мы, не заикается? Чтобы раскрыть эту тайну, надо совершить короткий экскурс в советское прошлое.
Как известно, Парвус оговорил свой патронаж над готовившимся большевистским путчем обязательством Ленина не поднимать вопроса геноцида армян в Османской империи. Только Иттихад мог помочь Парвусу получить гражданство Германии, и он не мог подвести своих друзей. Ленин сдержал обещание. Единственным весьма незначительным исключением явилась Циммервальдская конференция, на которой социалисты приняли декларативную резолюцию, не обязывавшую их к каким-либо конкретным шагам по защите турецких армян. Дело ограничилось болтовнёй о том, что стыдно убивать мирных людей. Геноцид не был и не мог быть осуждён, так как это не входило в планы Парвуса и его большевистских протеже, жаждавших денег и власти любой ценой.
После октябрьского путча ещё более зловещую роль сыграл Сталин, осуждавший в письмах к Ленину “армянский империализм”, но не младотурецкий и кемалистский нацизм, жертвами которого пали два миллиона армян. Именно ему как Верховному Комиссару Национальностей Ленин доверил ответственную миссию решения всех межэтнических споров в РСФСР. Как он их решал, известно по опыту заключения с турками за наш счёт Московского и Карсского договоров.
Сталин запрещал армянам даже заикаться о своих попранных правах и поруганных святынях, оставшихся за Ахуряном и Араксом. Впрочем, жаловаться на злодеяния турок стало почти бессмысленно в свете полного бесправия армян в Азербайджане и Грузии, объявленных большевиками братскими республиками. Любая жалоба на грубейшие нарушения гражданских прав живших там армян автоматически влекла за собой обвинение в армянском национализме, что в тот период было равнозначно смертному приговору.
Антиармянский характер сталинской политики напомнил о себе в 1946 году, когда пособничество Турции Германии в годы мировой войны вызвало негодование и на Западе, и в Союзе. Попытку лидеров армянских общин за рубежом поднять вопрос о наказании Турции за её поведение в годы войны нейтрализовали вначале Сталин, давший указание развернуть в “Правде” агитацию за “древние грузинские земли” в Турции в пику армянам, а позже Трумэн, защита которым турок позволила вождю народов умыть руки. Можно смело утверждать, что Трумэн помог Сталину уйти от решения Армянского вопроса в пользу армян в тот момент, когда это решение ещё не создавало риска третьей мировой войны.
Второй раунд борьбы за восстановление попранных прав армянского народа начался в 60-е годы. Её апогеем стал год 50-летия геноцида армян, когда в Ереване возвели Цицернакабердский мемориал. Дипломатический такт и патриотизм Якова Заробяна сыграли огромную роль в доведении до русского общественного мнения чаяний армян (гости Армении посещали Цицернакаберд, издавались публикации о геноциде, что способствовало снятию табу на эту тему). Кремль не преминул использовать наш ирредентизм в своих интересах, что было ожидаемо и логично.
Считается, что, разрешая армянам говорить о геноциде, Кремль намекал Анкаре на наличие у него мощного армянского рычага, опираясь на который ему не составит труда развалить пантюркистски настроенную Турцию. Однако есть и другой аспект вопроса. Критика нами Турции, по мысли Кремля, ещё крепче привязывала к СССР Армению, которой пришлось бы, в случае распада империи, выяснять отношения с враждебной Турцией.
Так возникло убеждение российских державников в том, что нам некуда деваться, совпавшее с убеждением переживших сталинизм патриотов в том, что мы обязаны смотреть Брежневу в рот, если хотим сохранить Армению. Есть и другие, столь же поразительные свидетельства нашей наивности. Часть армян думала, что поднятие вопроса воссоединения с Арменией наших земель в Азербайджане нанесёт удар по пролетарскому интернационализму и обидит “братский” народ. Сильва Капутикян, прекрасная поэтесса-патриотка, убеждала мою кузину в том, что решила бы вопрос Арцаха в нашу пользу, побеседовав со своим “другом” Самедом Вургуном, если бы тот был жив.
Забавен вопрос, задававшийся при приёме в ряды КПСС в Ереване: “Одобряете ли Вы то, что Нахиджеван и Карабах принадлежат Азербайджану?”. Вопрос считался каверзным, ибо отрицательное отношение означало отказ в приёме. Ругать Турцию разрешалось, а требовать присоединения Арцаха к Армении считалось крамолой и проявлением национализма. Но вернёмся к политике Кремля.
Мелочи, вроде противозаконных обстоятельств появления на свет “Азербайджана”, присвоения ему украденного чужого названия, культурного наследия и территорий не волновали Советы. Важно было только слегка надавить на Турцию, а остальное не имело особого значения. Грубому искажению подверглась трактовка временных рамок Геноцида, привязанного к 1915 году, хотя он был не единовременным актом, а многовековым историческим процессом, апогей которого пришёлся на 1878-1923 годы. Искажению подверглась и локализация Геноцида, ограниченная территорией Турции. Геноцид на территории, провозглашённой в 1918 году Азербайджаном, не рассматривался как таковой, хотя с 1918 по 1920 год его жертвами стали 250 тысяч мирных армян. Этот геноцид Советы называли братоубийственной армяно-татарской резнёй, вызванной провокациями царской охранки и империализма, прибегнув, во имя его оправдания, к эвфемистическому словоблудию. Даже сумгаитский погром Советы представили как триумф интернационализма, а не как явное проявление варварства закавказских турок, которым Турция делегировала миссию добивания армян.
Советы желали обеспечить Азербайджану алиби, отрицая тюркскую идентичность конгломерата разношёрстных племён, составлявших изобретённый ими народ. Ему приписывали самое разное происхождение от мидийского до албанского, запретив в республике даже издание общетюркского эпоса “Деде Коркут. “Азербайджанцев“ всеми силами старались представить нетурками.
Кремль удалил Азербайджан из общего пакета или уравнения Армянского вопроса, частью которого он был и остаётся по сей день. Не мешая нам оказывать давление на турок, Советы в то же время не мешали зактуркам оказывать давление на нас. Тайное стало явным в годы горбачёвского беспредела.
Из этого следует один не вполне очевидный, но логически неопровержимый вывод: у нас нет целостной последовательной концепции Армянского вопроса, а то, что за неё выдаётся, отражает интересы кемалистской Турции и СССР, сгинувшего почти 23 года назад, но отнюдь не наши. Это видение, искажающее историю Армянского вопроса, впору выкинуть на свалку истории. Нам нужна новая концепция главного вопроса нашего национального бытия, пользуясь которой мы сможем видеть вещи своими, а не чужими глазами.
Говорят, что всё новое – это хорошо забытое старое. В нашем случае речь идёт не о новизне (тезисы этой статьи не раз излагались Левоном Грантовичем), а, скорее, об их надлежащем концептуальном обрамлении, о чём говорилось в моей другой работе - Прокрустово ложе дипломатии Армении. Эти тезисы представляют точки, которые следует соединить одной линией, которая должна стать линией нашего поведения в Армянском вопросе. Перечислим их в логической последовательности:
1. Расширение временных рамок Геноцида, продолжавшегося с 1878 по 1923 год, а не только в вырванном из этого кровавого контекста 1915 году.
2. Расширение территориальных рамок Геноцида, имевшего место, помимо Турции, на территории, незаконно провозглашённой в 1918 году “Азербайджаном”.
3. Представление во всех международных инстанциях обстоятельств незаконного с точки зрения международного права провозглашения Азербайджана, не принятого в Лигу Наций в 1918 – 1920 годах, и столь же незаконно вышедшего из состава Союза в 1991 году. В этом контексте незаконнорожденность означает отсутствие у Азербайджана всякого права на государственное существование.
4. Введение в дипломатический обиход термина “Азербайджанская Армения” (этот пункт - моё единственное дополнение к тезисам Левона Грантовича).
Особого внимания заслуживает третий пункт перечня задач дипломатии Армении. Его смысл выходит за рамки усиления наших позиций на переговорах по мирному решению арцахской проблемы. В упомянутой выше статье отмечалось мелкотемье, поразившее нашу дипломатию. Правильность этой оценки подтверждают споры о несущественных вещах вроде признания/непризнания Арцаха, выходе/невыходе из переговоров и совместимости принципа сохранения территориальной целостности с правом наций на самоопределение. Гордиев узел не развязывают, а разрубают, как бы нас ни стращали последствиями проявления нами последовательности.
Понятие территориальной целостности неприменимо к образованию, не имеющему права на существование, руководство которого сживает со свету коренные народы, тысячи лет жившие на этой земле, притязая не только на Арцах, но и на Армению. Азербайджан не признаёт Республику Арцах, а мы пытаемся доказать кому-то, что её представителей надо допустить к переговорам с Азербайджаном, который, повторю, сам не имеет права на существование.
Слабостью нашей дипломатии является несимметричность реакции на безобразное поведение Азербайджана. У нас больше оснований не признавать это образование, чем у Баку не признавать Республику Арцах. Азербайджан представляет собой что-то вроде аппендикса породившего это уродливое недоразумение Турции, что даёт нам полное право заявить, что мы отказываемся иметь с ним дело.
Отказ Армении от общения с Азербайджаном должен быть аргументированным. У нас есть документы, подтверждающие правовую и историческую обоснованность этого решения, надо всего лишь пустить их в ход. Можно издать Красную, Синюю или, с учётом некоторых особенностей наших соседей, Голубую книгу, в которой будут изложены обстоятельства возникновения образования в 1918 и 1991 годах, сопровождавшегося геноцидом его армянского населения. Уже сейчас надо оговорить проведение в будущем жёсткой денацификации Азербайджана. То будет речь не мальчика для порки, но мужа.
