Сергей Филатов — известный российский государственный, политический и общественный деятель — родился 10 июля 1936 года в Москве. Окончил Московский энергетический институт. Работал на заводе “Серп и молот”. В 1990 году был избран народным депутатом РФ, был членом Комитета Верховного Совета РФ по свободе совести, вероисповеданиям, милосердию и благотворительности, членом Комитета по вопросам экономической реформы и собственности.
С января по ноябрь 1991 года — Секретарь Президиума ВС, а с ноября 1991 года — первый заместитель Председателя и член Президиума ВС. В августе 1991 года во время ГКЧП возглавлял депутатский штаб обороны Белого дома. С апреля 1992 года — Постоянный член Совета Безопасности Российской Федерации (по должности). С 1993 по 1996 годы был руководителем Администрации президента Бориса Ельцина, а также председателем экспертно-аналитического совета при президенте РФ и председателем комиссии при президенте РФ по госпремиям в области литературы и искусства. Ныне возглавляет Фонд социально-экономических и интеллектуальных программ. Председатель Союза писателей Москвы. Корр. “НВ” www.nv.am Елена Шуваева-Петросян встретилась с Сергеем Александровичем, побеседовала о его армянских корнях, политической и общественной деятельности и многом другом.
— Сергей Александрович, недавно мы узнали о ваших армянских корнях. Вы раньше не говорили об этом или мы просто не знали?
— Я никогда не говорил, но в прошлые свои приезды, в мае и декабре 2012 года, я рассказывал об этом в РАУ и на Форуме в Цахкадзоре. Не говорил, потому что, к сожалению, наша советская жизнь была так построена, что мы очень мало говорили вообще о своих предках, о своих корнях. И я, к моему стыду, их не знаю до сих пор. Отец был беспризорником, и он воспитывался в детской коммуне, откуда пошел работать на завод. Семья мамы жила в Тифлисе. Когда в 1915-м году началась резня, они бежали оттуда в Персию, и из Персии в 30-м году приехали в Москву. Приехали бабушка, моя мама — Мария Арутюновна Арушанян и ее сестра Маргарита с мужем. Потом бабушка жила в Кировабаде, но после войны ее перевезли снова в Москву. Она плохо говорила по-русски. Но когда она с моей мамой говорила на армянском, мы все, отец и сестры, очень сильно возмущались, потому что нам казалось, что они обсуждают нас. Видимо, это было одним из факторов, лишивших нас возможности вообще знать армянский язык.
— А мама не пела вам колыбельные песни на армянском?
— Нет, не пела... Вообще мама была очень деятельная, активная — я таких женщин почти не встречал. Сейчас скажу только одно: она закончила летное училище, летала на самолете, у нее был значок Ворошиловского стрелка. Она была директором научно-технической библиотеки на заводе “Серп и Молот”, а потом стала директором Дворца культуры завода. Кстати говоря, я не сказал самое главное: она была единственной женщиной-волочильщицей в Советском Союзе и работала на станке, который волочил провод. Знаете, что такое волочить провод? Это когда из толстого, высоколегированного провода вытягивается более тонкий... Все делалось вручную: наконечник отточить, вставить, прицепить, потом вытянуть оттуда... Смазки употреблялось очень мало, что утяжеляло работу. Помню как сейчас, мама носила красненькую косыночку, потому что была ударницей труда. В дальнейшем, когда я работал в институте, мы создали волочильный стан, который все это делал автоматически.
Моя мама была дважды замужем. Первый муж был русским, он занимался партийной работой, от него родилась моя сестра Тамара. А когда он умер, моя мама познакомилась с моим будущим папой. Он был моложе ее на пять лет. Он тоже работал на заводе “Серп и Молот” вольцетокарем. Это когда прокалывают горячий металл, он входит в два волка, на горячем металле остается профиль... Так вот, когда волки изнашиваются, их можно, так сказать, восстановить, это делает вольцетокарь, который снимает определенные размеры, восстанавливает геометрию... Это была его работа, пока он не стал... профессиональным поэтом, не вступил в СП СССР... Папа выпустил довольно много сборников стихов. Его кредо — писать предметно. Он не представлял себе стихи без опыта. В последующем он вел занятия в литературных кружках — на заводах “Серп и Молот”, “Фрезер”, в КГБ и т.д. В этом плане он был очень востребованным человеком. То поколение было совсем иным: они очень любили Ленина и очень не любили Сталина, считая, что если бы у нас был только Ленин, все бы было хорошо. Только в конце жизни он начал кое-что понимать. Папа написал “Поэму о Ленине”, ее напечатали в журнале, а он решил включить ее в сборник стихов, редактор сказал, что нельзя представлять Ленина без Сталина. Обязательно надо в поэме дописать кусок о Сталине. Вот он и сочинил что-то в этом роде: “От заставы Ильича к сыну Сталина несу...”
— В конце 80-х, насколько я знаю, вы особенно ощутили свои армянские корни. Землетрясение, Карабах... Расскажите об этом...
— В первый раз в Армению я приехал 1 сентября 91-го года после ГКЧП, когда здесь объявили референдум. Я, конечно, обалдел от той радости, которая здесь была. Я подкожно ощущал, что это нереальная радость. После этой радости последуют очень горькие разочарования. Но тем не менее я объехал очень много мест, побывал у армянских родственников. Тетя Роза Папян, у которой было три сына, и моя бабушка — родные сестры. Старший брат был здесь партийным работником, после армии и пройденной войны он работал по этой линии. Второй брат был командиром отряда в ереванском аэропорту, а третий брат Володя шесть раз приезжал в Москву, поступал во ВГИК, в конце концов поступил, стал оператором. Он снял более 30 картин. Его картины известны многим — “Дела сердечные”, “Приезжая”, “Срочный вызов”, “Белый ворон”, такой балетный фильм “Анна Каренина”, в котором он снял в главной роли Майю Плисецкую.
Второй раз я приехал по приглашению на высоком уровне, когда в Нагорном Карабахе были первые выборы. Карабах был охвачен войной. Я встречался с Левоном Тер-Петросяном, с Робертом Кочаряном, насколько мог, помогал то горючим, то бронетехникой. Я помогал Карабаху не потому, что я армянин, а для того чтобы восторжествовала справедливость. Безусловно, к тому времени я изучил и пересмотрел много материалов, даже написал статью в “Дружбу народов”, которую не приняли — побоялись, сказали, что это очень однобоко, и они боятся ответной реакции со стороны Азербайджана. Хотя, на мой взгляд и по тем данным, которые у меня были, исторически все правильно. Я посмотрел карты — старые и новые. И, скажем, если по старой карте республика выглядит вот так, то по новой карте — по-иному. В угоду каким-то политическим вещам Сталин менял конфигурацию, отдавал районы, тем более когда произошли переселения многих народов в Киргизию, Казахстан. Сталин очень не любил Армению. Проезжая здесь со Светланой на машине, как-то бросил такую фразу, что “надо сделать все, чтоб этого народа здесь не было”. Но я понимаю, что в этой политике найти справедливость, даже не найти, но восстановить эту справедливость почти невозможно, потому что здесь действуют иные геополитические и корпоративные, так сказать, интересы политиканов, которые могут повлечь за собой довольно-таки серьезные неприятности. У нас есть конфликтные ситуации с ними у Каспия, есть еще определенные в общем-то проблемы, которые необходимо решать. А с другой стороны есть, конечно, большой интерес и наша историческая потребность и обязанность помогать Армении. И вот Нагорный Карабах застрял у всех, как косточка в горле: двинешься сюда — плохо будет, двинешься сюда — тоже будет плохо. И естественно, можно задать вопрос, почему Россия так быстро решила вопрос с Абхазией и Южной Осетией? Потому что там за этим никого нет. А здесь за этой проблемой стоят страны, которые могут довольно серьезно затормозить другие процессы. Поэтому это очень длительный и тяжелый процесс. Честно говоря, я не очень вижу выход из сегодняшнего положения, кроме переговорного процесса, который постоянно идет здесь. Но мне все равно представляется, что у нас должны быть как-то более иные отношения, хотя я понимаю, географические трудности колоссальные. И для того чтобы, скажем, иметь общий рынок, надо иметь хотя бы общую границу. Хотя бы. Или, скажем, изменить положение в рынке Грузии, в чем, на мой взгляд, наша власть допустила очень многие просчеты. Вот мое отношение к Армении.
— Вы поддерживаете путинскую идею создания Евразийского пространства?
— У него нет другого выхода. У
меня давно зрело чувство, что из СНГ ничего не получается. Ну не получается. А рынок должен сохраниться. Он особенно нужен в Белоруссии. В Белоруссии вообще 70% продукции, которую они делают, уходит на внешний рынок. Закрой его, они зачахнут сразу. Ведь нам всем нужна валюта. Где брать валюту? Либо продавать сырье — Казахстан продает уголь, мы продаем нефть, алмазы, газ, а не товары. Надо продавать товар, для того чтобы иметь валюту, а валюта необходима, чтобы покупать какие-либо нанотехнологии... Нужно работать на привлечение инвестиций... Процесс, конечно, сложный...
— Что вы сейчас можете сказать об опыте 90-х?
— Надо понимать смысл того, что пр
оизошло в 90-е годы. Некоторые думают, вот пришел Ельцин, взял дубинку и все поломал к чертовой матери, и теперь мы не знаем, что делать. Ведь на самом деле была определенная цель. И эта цель воплощена в основополагающих документах, которые были приняты. Советский Союз стал загнивать, то есть у нас все застоялось, и далеко не в ельцинское время разрушилась промышленность, процесс начался еще при Брежневе... И наука наша обмельчала, потому что, имея большие деньги, мы стали все закупать за рубежом, свои собственные мысли просто прекратили существование. Но самое страшное, что было в советское время — это отсутствие конкуренции: ни политической, ни экономической, ни в какой-либо другой области. А там, где нет конкуренции, выстраивается своя система. Я где-то прочитал, что в последние годы Марков выпускал свои собрания сочинений в 9 регионах, кто-то еще в 10-ти, кто-то в 8-ми. Это те люди, которые сели на властные места и, используя бюджетные деньги, стали прославлять себя как великого поэта и гнобить тех, которые по идеологическим соображениям не годились для Советской власти. Так вот, главной задачей 90-х годов было построить государство, в котором во всех областях будет превалировать конкуренция. Для экономической системы лучше никто ничего не придумал, кроме рынка. Рынок влечет за собой обязательно частную собственность, потому что если есть собственность, вы имеете возможность ею распоряжаться. Для того чтобы можно было распоряжаться частной собственностью, нужны банки. Значит, нужно делать банковскую систему, которая может в счет вашей собственности организовать кредиты. Ну и так далее. Целый ряд других вещей, которые необходимы для того, чтобы рынок заработал. Система эта очень долго строится. В политической системе — это демократическая система, где присутствуют открытость, гласность, свободные выборы. Это то, что дает возможность выплывать наружу не серым личностям, которые приходят к власти, все зажимают, а выявлять в отрытой конкуренции лидеров. И, конечно, на первое место выходят те предложения, которые пользуются спросом. Не все предложения пользуются спросом, потому что у людей сегодня другие задачи: успеть быстро поставить бизнес, построить дом, устроить детей, купить компьютер или что-то другое, чтобы было удобно, и так далее. Поэтому, естественно, сейчас идет серьезная, тяжелая переориентировка и даже перестройка людей. И у вас, и у нас. Очень многие инженеры на рынке продают какие-то вещи. Очень многие ушли в какие-то другие профессии, потому что они не могут найти себя. Как долго это будет продолжаться? Ну, какое-то время будет продолжаться. Пока не выстроится новая государственная модель, пока не начнется, так сказать, модернизация производства, когда в действие вступит наука. Я понимаю трудности. Не имея, так сказать, квалифицированных кадров, эти задачи очень трудно решить. Сталин кровью построил новую промышленность за пятилетку или за две, но сейчас никто не хочет строить кровью, значит нужен постепенный подход.
