… Они вошли в мой кабинет.
Несколько человек сели за большой овальный стол заседаний, остальные жались у дальней стены. Четверо или пятеро толпились в дверях.
Я смотрел на них. Среди примерно тридцати-тридцати пяти человек было 4-5 журналистов, остальные – работники, обеспечивающие эфир. Журналисты же – из числа тех, кого в советских изданиях называли «маститыми» – обладатели разных регалий и званий. Троих я собирался уволить.
Строго говоря, профессионально они себя изжили уже давно, но за свои места на радио держались (и продолжают держаться) крепко.
Один из них отделился из толпы.
-- Мы пришли требовать, чтобы вы заявили о своей отставке. – громко сказал он. Было видно, что он отчаянно трусит, но в то же время любуется собой и своей смелостью.
-- А по какой причине? – спросил я.
-- Причины изложены в нашем письме, -- с вызовом ответил он. Я, конечно, читал это письмо. Оно было разослано всем армянским СМИ и опубликовано в газете, где обычно про радио печатают всякие гадости. Подписано оно было «группа работников Общественного радио».
-- Я анонимок не читаю, -- сказал я. – Вы ведь знаете, когда под письмом нет подписей, оно является простой анонимкой.
-- Мы все подписали его! Все присутствующие! – с вызовом сказала молодая женщина. Еще на прошлой неделе она мило мне улыбалась, когда мы встречались в коридоре. Еще две недели назад она в виде приветствия обнимала меня, откинув кудрявую голову.
И ее слова, собственно, лишь подтвердили анонимность этого послания.
-- Мы пришли требовать вашей отет ставки, -- бледнея от собственной смелости сказал один из парней, в функции которого входит разная переписка. А еще он должен выставлять в соцсетях по 10-12 постов в день. Главным образом, эти посты он брал из радийных новостных материалов. Я несколько раз делал ему замечания о том, что его посты в Фейсбуке появлялись через несколько часов после публикации на сайте. То есть, потеряв всякую оперативность.
-- Вы должны уйти в отставку сейчас же, пока мы здесь, -- добавил ведущий музыкальной передачи по заявкам радиослушателей. Мне говорили, что он не прочь возглавить радио. В руках он держал телефон. Причем держал так, что я понял: он ведет съемку происходящего. Возможно, даже ведет фейсбук-лайф.
Раздались еще какие-то выкрики.
Я еще раз посмотрел на толпившихся у стены людей. Вступать в какой-либо разговор с ними не имело смысла. Им нужна была голова. Моя голова.
Мне стало противно. Физически противно. Через несколько часов я написал заявление об отставке.
Еще через полчаса ко мне подошла одна из протестовавших женщин и попросила продлить трудовое соглашение с ней еще на три месяца.
(Реплики, звучавшие у меня в кабинете, могут быть переданы не совсем точно – все-таки я не записывал этой встречи. Но разве это важно?)
