Сергей Маркедонов, доцент кафедры зарубежного регионоведения и внешней политики Российского государственного гуманитарного университета специально для Sputnik Армения
Тридцать лет назад, в конце февраля 1988 года в активный политический словарь тогда еще советского человека вошло слово "погром". Ранее школьники и студенты из СССР использовали этот термин, обращаясь к наследию "мрачных времен", говоря о царской России или "хрустальной ночи" в Германии. В февральские дни 1988 года он наполнился не отвлеченным, а актуальным общественно-политическим смыслом.
Ломка мифов и стереотипов
Впрочем, армянские погромы в Сумгаите тридцатилетней давности (они начались 26 февраля 1988 года, достигли своего пика 28 февраля и прекратились 29 февраля) стали не просто человеческой и национальной трагедией. Они сломали несколько фундаментальных идеологических мифов и обозначили целый ряд сложных и неприятных вопросов, не потерявших своей актуальности и сегодня.
Сейчас многие эксперты и журналисты, обращаясь к истокам армяно-азербайджанского конфликта, говорят о том шоке, который испытали и тогдашняя политическая элита СССР, и рядовые обыватели от сумгаитских новостей. Тем более что до трагедии 1988 года Сумгаит изображался едва ли не образцовым городом интернациональной дружбы, призванным на практике подтверждать тезис о формировании новой общности — "советского народа".
Между тем, и вопрос о статусе Нагорно-Карабахской автономной области, поднятый публично на сессии тогдашнего облсовета 20 февраля 1988 года, и последовавшие за ней конфликты и столкновения, включая и сумгаитские погромы, не возникли на пустом месте. По горячим следам этих событий на заседании Политбюро ЦК КПСС Михаил Горбачев риторически вопрошал: "500 писем в ЦК было получено за три года по вопросу о Нагорном Карабахе. Обратил ли кто внимание на это? Была у нас рутинная реакция".
О том, что это была за реакция, свидетельствуют слова первого президента и последнего первого секретаря ЦК Коммунистической партии Азербайджана Аяза Муталибова, который к началу конфликта в Нагорном Карабахе занимал пост председателя Госплана республики. Вспоминая о своей реакции на первые массовые протесты в Нагорном Карабахе, он констатировал: "На следующий день я выступил в газете "Бакинский рабочий", где рассказал читателям о технико-экономических показателях автономной области, сравнив их с соответствующими цифрами по Азербайджану, Армении и стране. Область не так уж плохо выглядела, особенно в сравнении с Нахичеванской автономной республикой, а кое в чем превосходила обе союзные республики и в целом СССР".
К сожалению, приверженность идеологической чистоте, а то и стремление к банальной лакировке действительности оказались важнее, чем быстрая выработка эффективного антикризисного плана. Как результат, утрата инициативы. Более того, включение верхушки республиканских компартий и "ответработников" в националистическую гонку.
Утрата инициативы фатальна
Заметим также, что до сумгаитской трагедии армяно-азербайджанские отношения уже перешли из плоскости кабинетно-академических дискуссий о том, кто имеет больше прав на Карабах, на площади и улицы. Уже был инцидент в селе Чардохлу, имели место столкновения в районе Аскерана. Таким образом, в Сумгаите 30 лет назад советское руководство оказалось беспомощным не только потому, что вовремя не применило силу (знаменитая фраза Михаила Горбачева об "опоздании войск на три часа"), но и потому, что не смогло грамотно интерпретировать события. Разговоры о "хулиганских действиях отдельных несознательных элементов" вызывали только раздражение.
Не было и своевременного расследования, правильной диагностики событий "горячего февраля". И, напротив, было тяжелейшее поражение в информационной войне. В данном случае речь идет не только и не столько о столкновении "двух правд" — армянской и азербайджанской.
Тогдашнее советское руководство не смогло дать адекватное освещение событий "горячего февраля"1988 года. Оно предпочитало либо вовсе замалчивать трагедию, либо давать не ко времени и не к месту комментарии, после которых взаимное ожесточение враждующих сторон только нарастало. Таким образом Москва стремилась "успокоить общество". Чего стоят только рекомендации Михаила Горбачева на заседании Политбюро ЦК КПСС 29 февраля 1988 года (фактически посвященном ситуации в Сумгаите) подготовить для печати "информацию о том, что армянские предприятия начали работать. Кстати, у них вчера прекрасные передачи прошли по местному телевидению. Показали людей на рабочих местах, хорошее их настроение"…
Такими же оторванными от реальности были предложения о "мобилизации рабочего класса" (на это упирал Михаил Соломенцев). Как будто среди представителей "пролетариата" не было погромщиков!
В это же время армянская сторона стремилась изобразить трагедию в Сумгаите, как логическое продолжение османского Геноцида 1915 года (сами события многократно назывались "сумгаитским геноцидом"). А азербайджанская сторона говорила об армянской провокации и заговоре "мирового армянства". Именно этой стороной была раздута роль одного из погромщиков — Эдуарда Григоряна. Данную версию впервые озвучил академик Зия Буниятов в статье "Почему Сумгаит".
Власть, таким образом, утратила монополию на информацию и интерпретацию, но создать свою картину событий, вызывающую доверие, она оказалась не в состоянии.
Две "правды" — две трагедии
В результате мы стали свидетелями формирования и цементирования двух противостоящих друг другу нарративов — армянского и азербайджанского. Как справедливо отмечал известный российский историк и политолог Дмитрий Фурман, "в эпоху "перестройки" впервые Азербайджан громко заявляет о себе и вторгается в российское сознание ужасом сумгаитского погрома. Спору нет, трагические истории Сумгаита в 1988 году, а затем в январе 1990 года в Баку еще долгие годы будут черными пятнами на репутации нового Азербайджана. Однако нельзя не видеть и того, что армянские лидеры, замышлявшие проект "объединения Карабаха с Арменией", не слишком задумывались, во-первых, о возможных последствиях его реализации, а во-вторых, не интересовались судьбой азербайджанцев в Армении и в самом Нагорном Карабахе. В этом плане весьма показательно интервью одного из наиболее ярких активистов карабахского движения Игоря Мурадяна британскому исследователю Томасу де Ваалу. На вопрос иностранного гостя о том, думали ли активисты армянского движения об азербайджанцах, Мурадян честно ответил: "Их судьба не интересовала нас тогда и не интересует сейчас".
В феврале 1988 года трагические события в Сумгаите стали неким водоразделом для армян Азербайджана. Впоследствии армянские погромы в Баку в 1990 году сделают процесс деарменизации Азербайджана необратимым. Однако у этой медали была и другая сторона, о которой нельзя умолчать. Сумгаит стал также определенным рубежом для азербайджанцев Армении. После "горячего февраля" 1988 года у них не осталось иного выбора, кроме как покинуть свои дома ради обретения "исторической родины".
Сегодня историки и политологи в Баку и Ереване ведут жесткие споры о том, что первично, а что вторично. Стал ли Сумгаит ответом на изгнание азербайджанцев из Кафанского района Армении или же таковое стало реакцией на армянские погромы на территории Азербайджанской ССР? Обе стороны приводят ссылки на источники, ссылаются на мнения очевидцев. Но с полной уверенностью можно лишь утверждать, что фактический "обмен населением" между двумя закавказскими республиками стал неизбежен после Сумгаита. И это также один из безусловных итогов трагедии 26-29 февраля.
Этническая "чистота" как принцип одержал тогда верх. И Сумгаит, в котором прошли армянские погромы, стал символом победы этого принципа. За Сумгаитом последовали другие армянские погромы в Азербайджане и исход азербайджанцев из Армении. Эскалация взаимного насилия привела в конечном итоге к трехлетней армяно-азербайджанской войне из-за Нагорного Карабаха (в 1991-1994 гг.).
Но, пожалуй, главным итогом сумгаитской трагедии стало формирование особой социальной психологии двух конфликтующих обществ. Ее основными чертами является повышенная чувствительность к своим трагедиям и нечувствительность к трагедиям противника (даже готовность отрицать эту трагедию просто потому, что она "чужая"). Автору настоящей статьи не раз приходилось отвечать на вопросы азербайджанских журналистов о роли КГБ (ЦРУ, мировой армянской закулисы) в трагедии "горячего февраля" 1988 года и в то же время спорить с армянскими коллегами по поводу того, что трагедия другого февраля (1992 года в Ходжалы) не является выдумкой азербайджанской пропаганды.
В любом случае сегодня всем нам, вне зависимости от нашего понимания природы и динамики армяно-азербайджанского конфликта, было бы весьма полезно выучить уроки Сумгаита тридцатилетней давности. И осознать, что "причесывание" действительности, отказ от правильной диагностики политической болезни даже ради самых прекрасных целей, апелляция к этническим ценностям и использование ксенофобии в "креативных целях" ведут всегда к одному и тому же результату — погрому, который становится главным (и иногда единственным) инструментом нациестроительства.
