Накануне предстоящих президентских выборов в России сформировалось пространство неопределенности. Для страны, где политика традиционно герметична, иногда печально предсказуема, но при этом даже сама власть зачастую не знает, какой будет «линия партии» через месяц или два, эта неопределенность становится не только временем потенциальных угроз. Это еще и редкий шанс на перемены к лучшему.
После выборов президента в марте 2018 года руководителям страны в любом случае придется формулировать и осуществлять некую программу развития. Даже если опять, как в нынешнем президентском цикле, экспромты изменят положение нашей страны в мире и ход российской истории до неузнаваемости.
В России очевидно наступает глобальное время нового транзита — политического, социального и экономического.
Ответ на главный формальный вопрос ближайшего будущего — кто будет президентом России после мартовских выборов 2018 года, кажется более-менее очевидным. Хотя Путин пока официально не объявил о своем выдвижении (да и не обязан — президентская кампания по закону еще не началась), последние месяцы он заметно больше ездит по стране, общается на телекамеры с представителями разных социальных групп, особенно с молодежью, уже в силу возраста являющейся будущим страны. Вся эта активность явно напоминает именно предвыборную кампанию.
Президенты, собирающиеся через полгода уходить на покой, так себя не ведут.
Но если с фигурой будущего президента все относительно понятно, в остальном --сплошная неопределенность. Кто будет новым премьером? Произойдет ли кардинальная смена элит — все-таки люди, пришедшие во власть с Путиным или даже до него (их мало, но остались и такие) очень немолоды?
Именно возраст и стаж работы во власти значительной части элиты — главная причина все более явной неизбежности политического транзита.
Будут ли проведены важнейшие реформы — судебная, налоговая, пенсионная? Они уже несколько раз начинались при нынешней власти, но так и не были доведены до приемлемого результата.
Ждать ли перемен в российской политике? С одной стороны, нынешняя «наступательная» внешняя политика обеспечила власти высокий рейтинг в третьем сроке Путина. Но, с другой, привела к санкционной войне и самым серьезным экономическим потрясениям в России со времен кризиса 2008-2009 годов.
Сейчас страна переживает рекордный по продолжительности (с ноября 2014 года) и масштабам (почти на 25%) период падения реальных доходов населения.
И даже начавшийся после двух с половиной лет спада незначительный восстановительный экономический рост все еще не возвращает нашу экономику хотя бы на уровень последнего «мирного», 2013 года. В экономике страна отброшена на пять-семь лет назад - готовы ли мы еще шесть лет платить такую или даже более высокую цену за крайне непрочный и не подкрепленный экономической мощью статус сверхдержавы в очень нестабильном мире без ясных правил игры?
От того, как распределятся ключевые посты после президентских выборов, зависит многое. Как и от того, какие именно посты и государственные институты окажутся ключевыми в новой политической конфигурации.
Понятно, что сейчас политический вес и влияние премьера слишком низки, чтобы считать правительство ключевым центром принятия решений. Но и позиции администрации президента, например, в экономической политике, в настоящий момент не очень сильны.
Несмотря на очевидный консервативный крен, который стал важнейшим политическим содержанием третьего срока Путина, в экономике ключевые посты по-прежнему занимают скорее умеренно либеральные фигуры: Набиуллина, Силуанов, сменивший внезапно арестованного министра экономического развития Улюкаева, выходец из Минфина Орешкин. От персон в администрации президента, правительстве и ЦБ, отвечающих за экономическую политику после выборов, будет зависеть многое.
Даже не пытаясь оставить конкретного преемника, Путин не может не думать о том, как должна дальше управляться и в каком направлении развиваться страна. Это вполне естественный для любого политика вопрос о политическом наследии.
Президент уже в этом сроке начал активнее чистить управляющую элиту — и тех, с кем сам приходил во власть, и остатки ельцинских губернаторов. Из последних среди региональных лидеров остались разве только белгородский Евгений Савченко, да кемеровский Аман Тулеев.
Налоговая реформа в каком-то виде кажется весьма вероятной. Налоги в нормальной экономике служат не только способом пополнения казны, но и важнейшим инструментом самой экономической политики. В России налоговая система в целом неплоха, но сама по себе не может обеспечить существенный экономический рост. При этом все слышнее голоса в пользу изменения, например, подоходного налога, остающегося с 2001 года неизменным и достаточно низким, по мировым меркам: всего 13%. Речь идет о дифференцированной шкале, когда богатые платят по более высокой ставке, чем бедные.
Вряд ли можно существенно увеличивать налоговую нагрузку на главных доноров бюджета — сырьевые компании. Но и уменьшить ее в угоду нефтегазовому лобби вряд ли удастся — «сырьевая зависимость» доходной части российского бюджета любом случае быстро и кардинально не уменьшится. Крайне серьезны проблемы региональных бюджетов, не сводивших концы с концами еще до начала нынешнего экономического кризиса — их могут захотеть начать пополнять с помощью новых региональных налогов.
Пенсионная реформа в том или ином виде неизбежна.
Все варианты попыток ввести в России накопительные пенсии провалились. Сами накопительные пенсии государство замораживает четвертый год подряд и уже официально объявило о намерении ввести в 2019-2020 годах систему индивидуального пенсионного капитала. Споры идут о том, делать ли это систему добровольной или обязательной. При этом повышение пенсионного возраста сильно откладывать и дальше практически невозможно:
количество трудоспособного населения стремительно приближается к числу пенсионеров. При таком соотношении у государства в горизонте 6-10 лет не будет хватать денег даже на гарантированные страховые пенсии.
При относительно низкой официальной безработице(5,1%) Россия вполне может позволить себе сделать так, что люди пожилого возраста будут работать дольше. Тем более что и средняя продолжительность жизни растет.
Кроме транзита власти и реформ, России предстоит начать транзит к новой цифровой экономике, где нефть и газ точно не будут ключевыми источниками доходов страны навсегда.
Цифровое будущее (а у нас государство на словах как раз очень приветствует цифровую экономику — правительство даже написало специальную программу по этому поводу) ставит под сомнение важнейшие функции государства как такового. Например, контроль за финансовыми операциями (блокчейн делает его практически невозможным) и даже денежную эмиссию (криптовалюты может выпускать кто угодно). Так что будет еще и какой-то транзит России вместе с остальным миром из сырьевой экономики в цифровую.
Готова ли Россия к новым степеням свободы и открытости, которые сулит цифровая экономика — отдельный вопрос.
Одной из особенностей цифровой эры является невозможность что-то блокировать и полностью запрещать на уровне любого конкретного государства. Тут критически важна тесная международная кооперация. При этом Россия последние годы скорее обособлялась от мира.
Ну и, конечно, важнейший вопрос будущего — какой будет российская внешняя и внутренняя политика. Сохранится ли санкционная война? Будет ли Россия сворачивать конфронтацию с Западом — хотя бы с ЕС, потому что в США сейчас настолько непредсказуемая, стремительно меняющаяся по персоналиям и недоговороспособная администрация, что при всем желании договариваться с ней о чем-то очень сложно?
Понятно, что без решения украинской проблемы России не добиться снятия санкций, а они существенно замедляют и без того не блестящее экономическое развитие нашей страны.
Завершив постсоветский транзит, Россия пока так и не обрела понятного места в мире. Да и сам этот мир меняется в непредсказуемых направлениях.
Нет больше «однородного» Запада, Восток оставался сильно разнородным всегда. Сама Россия окончательно и бесповоротно перестала быть «самой крупной бывшей советской республикой»— она становится отдельной большой страной со своими не до конца проясненными интересами и очень серьезными политическими амбициями. Если эти амбиции не будут подкреплены соответствующим экономическим и социальным фундаментом, Россию могут ждать большие разочарования и новые потрясения.
Разумеется, снова став президентом, Путин может и не проводить реформ, которые назрели. И это пугает больше всего. Сейчас формально нет ни суперкритического положения в экономике (кризис не в острой фазе), ни острых социальных рисков. Может возникнуть искушение заморозить нынешнее положение вещей.
Инерция — это и есть главный риск.
Хотя бы потому, что под влиянием внешних и внутренних факторов любая система меняется, деформируется сама. И если власть не контролирует этот процесс, она сильно рискует — собой и страной.
Третий президентский срок Путина прошел под знаком замещения внутренних проблем внешнеполитическими. Экономические издержки подобного замещения оказались слишком велики, чтобы Россия продолжала в том же духе еще шесть лет.
