Каждая поездка в Арцах для меня, как прикосновение к древней армянской земле, которая хранила традиции, культуру, историю тогда, когда Армения была разрываема между Персией и Османской Турцией. Но до последней поездки с Armenian Geographic, я знала другой Арцах, который можно назвать туристическим. Это, в основном, Ганзасар, Амарас, Дадиванк… Географ, путешественник и просто армянский патриот Тигран Шахбазян показал иной арцахский край – такой богатый и такой забытый. И наша команда (все такие разные, но такие похожие в своей любви к Армении, горам и походам: промышленный альпинист Артур Петросян, инструктор по сплаву Анания Мнацаканян, искусствовед Рипси Ованнисян, филолог Наре Мкртчян, радиоведущий Арам Караханян, работник налоговой инспекции Маргарита Саргсян, программист Вера Семашко, художник Арсен Погосян, парфюмер Татев Ованнисян, водитель-весельчак Артак, его четырехколесный друг – Генри, который нас исправно возил по всем дорогам, и я – автор этих строк) провела три незабываемых, наполненных впечатлениями, дня на этой земле. Арцах – это урок, человеческий и исторический. Все, кто там побывал, возвращаются совершенно другими людьми… Мы это поняли на себе…
Кто бы мог подумать, сколько исторических памятников скрывается за нехожеными тропами! Сколько традиций, армянских, а не заимствованных у кавказских татар, курдов или езидов, соблюдается в глухих деревнях, где нога иноверца не ступала! А сколько утеряно и стерто следов армянского пребывания там, где был не угоден армянский элемент, когда Нагорно-Карабахская Республика, как автономная область, была отдана Азербайджану. Какая энергетика у этой земли, у каждого камня, которые готовы рассказать тебе то, что они видели, — только прикоснись к ним!
Историк Дмитрий Суворов в своей книге о пограничных конфликтах «Неизвестная гражданская война на Южном Урале» в одной из глав рассказывает, как в 1919-21 годах уничтожался суверенитет Армении и как был «вырван» Карабах. В 1919–1921 годах 11-я армия вторглась в независимые тогда Азербайджан, Армению и Грузию, ликвидировав их суверенитеты. Предлог был простой — присутствие там отступивших из России белогвардейцев. Хотя в Армении их не было — ведь Армения не имеет общей с Россией границы. Для того чтобы придать делу «законный вид и толк», во всех трех государствах были организованы коммунистические путчи — чтоб было кому оказывать «интернациональную помощь». В Армении коммунистический путч провалился. «И большевики сделали «ход конем» — привлекли к акции по ликвидации армянской самостоятельности своего союзника — лидера турецких националистов Кемаля Ататюрка, — пишет Дмитрий Суворов. — Турецкий генерал К. Карабекир нанес удар в тыл Армении, истребив при этом более полумиллиона армян, что сразу поставило Армению на грань катастрофы. И… дало возможность 11-й армии вступить на армянскую землю в качестве «освободителя». В награду за содействие в пользу Турции были отторгнуты от Армении Карсский, Сурмалинский, Ванандский и Араратский районы. А в пользу Азербайджана — Нахичевань и Нагорный Карабах: вот когда были заложены зерна нынешней трагедии».
Первая наша остановка в Арцахе – Бердзор (бывший город Лачин). Город был образован на месте старого армянского
поселения, о чем свидетельствуют следы армянской культуры, которые так тщетно пытались стереть кавказские татары. В 80-х годах прошлого столетия писатель Серо Ханзадян обнаружил надпись на стене дома: «Мелик Авр…РЖА…» (далее надпись стерта), а на небольшом хачкаре, служившем скамейкой, было написано «Хзаврн Мхитар… 861…». Армянское население постепенно было вытеснено из Берздора, территория заселена курдами и кавказскими татарами. А с 1923 по 1930 год Бердзор был центром Красного Курдистана. В 1989 году Лачин был превращен в главный опорный военный пункт, изолирующий Арцах от Армении, но в 1992 году повстанческими силами был освобожден, армяне вернулись на утраченные земли. Сейчас в Бердзоре проживает 4500 человек, а недавно заселились 25 семей беженцев из Сирии.
Мы направляемся к Мемориалу воинам, погибшим 1992-1993 годах при освобождении Бердзора. Что интересно, это был некогда мусульманский мемориал, который в архитектурном плане похож на месяц и меч. Армяне сохранили памятник, но теперь он рассказывает еще и об армянских героях.
Нас сопровождает искусствовед Арусяк Галстян с 7-летним сыном Овакимом из Бердзора. Женщина рассказывает о кровавых страницах этого мятежного края, а мальчишка, в котором детская, безмятежная жизнерадостность перемешивается с мудростью предков, читает фамилии, затем, подчиняясь воле сердца, склоняется над белыми и красными гвоздиками и целует их. Уходя, он посыпает цветы снегом – чтобы дольше сохранились.
Остановились мы в небольшой гостинице в Шуши под аналогичным названием «Шуши». Напротив белоснежный собор Сурб Аменапркич Казанчецоц, величественно возвышающийся над руинами, — символ жизни и всепобеждающей веры.
Говорящие и молящиеся скелеты домов, белый храм, голубое небо, в котором полощется белье на веревках в каждом дворе, и яркие в своем разноцветье детишки, бегущие в школу, – не это ли надежда на то, что у города есть будущее, не менее светлое, чем было.
Шуши… В этом названии гордость и боль, взлеты и падения… Шушинскую крепость можно назвать редким даром природы – она возведена на неприступной скале высотой в 1400 метров.
С крепости открывается хороший обзор окрестностей, в том числе и Степанакерта. Этот город во время Карабахской войны был важной «высотой», взятие которой показало исход войны. Еще задолго до освобождения Шуши 8-9 мая армянам много чего пришлось пережить от радикально настроенных азербайджанцев. Вот всего лишь одна из иллюстраций, когда войска азербайджанских националистов 23 марта 1920 года заняли город Шуши. Тогда за три дня и три ночи они вырезали свыше двадцати тысяч армян из 35 тысяч проживающих, сожгли 7000 армянских домов, уничтожили церкви, кладбища, учебные заведения.
В эти же дни в Шуши оказался поэт Осип Мандельштам вместе с женой. Надежда Мандельштам тогда написала: «На рассвете мы выехали автобусом из Гянджи в Шуши. Город начинался с бесконечного кладбища, потом крохотная базарная площадь, куда спускаются улицы разоренного города. …в этом городе, когда-то, очевидно, богатом и благоустроенном, картина катастрофы и резни была до ужаса наглядной. Мы прошлись по улицам и всюду одно и то же: два ряда домов без крыш, без окон, без дверей. Говорят, после резни все колодцы были забиты трупами. …внизу — на базарной площади — копошилась кучка народу, но среди них ни одного армянина, только мусульмане. У Осипа Мандельштама создалось впечатление, будто мусульмане на базаре — это остатки тех убийц, которые с десяток лет назад разгромили город, только впрок им это не пошло: восточная нищета, чудовищные отрепья, гнойные болячки на лицах. Люди на базаре предлагали нам переночевать у них, но я боялась восточных болячек, а Мандельштам не мог отделаться от мысли, что перед ним погромщики и убийцы».
Переживания поэта отразились в стихотворении «Фаэтонщик»:
«…Так в Нагорном Карабахе,
В хищном городе Шуше,
Я изведал эти страхи,
Соприродные душе.
Сорок тысяч мертвых окон
Там видны со всех сторон,
И труда бездушный кокон
На горах похоронен.
И бесстыдно розовеют
Обнаженные дома,
А над ними неба мреет
Темно-синяя чума».
Кстати, во многих интернетовских источниках, в том числе и «Классика.ру», на которых есть стихотворение Осипа Мандельштама «Фаэтонщик», строчка «В хищном городе Шуше» отсутствует, нарушая стихотворную форму… Видимо, кто-то хорошо «подчищает» интернетовские публикации стихотворения.
В 1927 году писатель Мариэтта Шагинян писала: «Но пройдут годы, а может быть, и десятилетия, и в Шуши станут ездить туристы — уже не ради ее красоты и климата, а ради исторического урока, разыгравшегося в ней как бы в поучение всему Закавказью, урока, подобного тому, что мы видели в Помпее и Геркулануме. Только там действующим лицом была слепая стихия природы, а здесь слепая стихия зверя, разбуженная в человеческой массе при помощи человеческого слова. Я увидела остов Шуши. Здесь в течение трех дней в марте 1920 года было разрушено и сожжено 7000 домов и вырезано — цифры называют разные… Одни говорят — три-четыре тысячи армян, другие — свыше двенадцати тысяч. Факт тот, что из тридцати пяти тысяч армян не осталось в Шуше ни одного. Кой-где в канавах еще можно увидеть пучки женских волос с запекшейся на них черной кровью. Человеку с воображением здесь трудно дышать: идешь, идешь, идешь сплошным рядом обугленных стен, точнее — кусков стен, торопишься идти и боишься никогда не выйти».
Порой у меня возникает желание переехать в Шуши… Странное желание, скажете вы, тем более у русской девушки. Но что-то есть такое в этом городе, что притягивает. Это можно назвать какой-то недосказанностью – чтобы понять и прочувствовать этот город, в нем нужно пожить. Это город живых! И это главное! А еще так важна человечность! Шушинцы, несмотря на болезненные воспоминания, сохранили не только мечети, но и тюркское кладбище.
Историк Грачик Арутюнян в книге «Шуши. Нововыявленные исторические надписи.» собрал огромное количество надгробных надписей, как с армянских, так и с русских кладбищ, которые показывают крепкую связь и взаимопомощь двух народов.
«Верный долгу и Отечеству хранимый рокотъ въ битвахъ за Араксомъ и Евфратомъ под знаменами великого изъ вождей графа Паскевича Эриванского и самостоятельной мужественной защите» — это надпись с надгробия полковника Федора Семенова, сына Ищенкова – бывшего шушинского коменданта. Семенов умер 17 августа 1852 года на 54 году жизни и на 37-ом его службы.
А сколько русских могил сохранено по дороге к ущелью Кизиловых деревьев (Хюнот): «Здесь покоится прах штаб-лекаря колледжского асессора Василия Ивановича Карасевского скончавшегося в 1836 г. 22 декабря от воспаления», «Здесь покоится прах дочери титулярного советника Леонтия Смоленскаго и жены его Елизаветы Гавриловой».
Мы гуляем по окрестностям Шуши, рассматриваем дома, пытаясь по следам былой роскоши, угадать уклад жизни. Кажется, что в камнях мощеных улиц до сих пор звучит мелодия конских копыт. Дом, украшенный резными деталями, привлекает особое внимание.
Ворота открыты. Любопытствуя, заглядываем, пытаемся рассмотреть, как обустроен двор. Но навстречу нам идет хозяин – азатамартик (воин, борец за свободу) Григор.
Жилистый, смуглый мужчина улыбается открытой улыбкой ребенка. Он разрешает осмотреть приглянувшийся нам дом. А мне интересна его судьба. Он на чистом русском рассказывает, что служил в армии на Урале, потом воевал за Карабах. В 1992 году после освобождения Шуши он, потеряв свой дом, заселился в этот дом, где некогда проживала семья азербайджанцев. У него большая семья – жена и четверо детей, пять лет назад в автокатастрофе он потерял пятого ребенка. Старший сын занят по хозяйству – что-то мастерит, дочь, как все армянские хозяйки, тут же нам предлагает кофе, а младшие мальчик и девочка с любопытством рассматривают нас. Семья живет очень бедно на пенсию главы семьи. Григор – инвалид войны. Зарабатывает, где придется и как придется. На прощание он выносит нам целое блюдо орехов – лесных и грецких. Мы стесняемся брать, зная его положение, но он в своем порыве настойчив, что мы просто набиваем карманы орехами и покидаем его захудалый в своей бедности, но такой теплый в своей душевности дом.
Дома в Шуши украшены кованными решетками, которые местные жители называют «панджарой» (а на грузинском «панджара» — окно). Красивые витые решетки.
Не залюбоваться ими невозможно. У нас с Арамом случился приступ «панджаромании». Мы ходили от окна к окну и подолгу завороженно стояли. Тогда я озвучила крамольную мысль: «Ох, как бы я хотела иметь такую решетку!» Ребята посмеялись, мол, куда ты ее будешь ставить. Тигран подкинул идею: нарисовать на фанере окно с занавесками, соединить с панджарой, и получится окно, которое можно повесить в любой квартире.
Тогда я не знала, что моей неожиданно родившейся мечте суждено сбыться. Только на обратном пути, когда я взгрустнула, вспоминая решетки, а водитель Артак, который за три дня стал моим «хнами» (то есть сватом, так как у него два сына, а меня две дочери) и которого я чаще называла «зоканч», то есть «теща», так как забывала слово «хнами», уловил в зеркале заднего обзора мое опечаленное лицо и тут же съязвил на армянском, мол, о панжаре грустишь. Я запустила в него подушкой, а он резко затормозил и попросил меня выйти из машины. Совершенно не подозревая, что меня ожидает, вышла. Артак распахнул заднюю дверь машины – а там, обернутые в тряпочку, стояли две прекрасные… панджары, которые ребята нашли на огородах в Шуши, и местные жители их просто подарили нам.
Радости не было предела… Теперь нам осталось построить дом…
В первый же вечер нашего пребывания в Карабахе Вера (еще одна русская из России в нашей команде) заболела животом и слегла. Пока мы ожидали врача из шушинской больницы, Вера размышляла, почему такое случилось. Потом посмотрела на меня так светло и наивно и спросила: «Лена, может, у меня ереванская лихорадка?» Объясняю ей, что это болезнь старых наций, когда не было смешений крови, присуща армянам и евреям. Но потом вспоминаю своих русских друзей, которые, приехав однажды в Армению, решили остаться в ней навсегда, и думаю, что это тоже какая-то болезнь, может, армянская лихорадка, которой больше всего подвержены русские.
Наконец-то, прибыли врачи. Две Светланы привнесли в комнату свет и запах лекарств. Поставили нашей пострадавшей капельницу. Первый вопрос, который я им задала: «Вам удобно говорить на русском», на что они среагировали удивлением. Старшая Светлана сказала: «Да ты что, дочка, русский язык нам как родной. Именно русский язык нам помог не раствориться среди мусульман в Азербайджане, все-таки и русские, и армяне – христиане, мы ближе друг другу».
Пока лекарство перетекало в кровь Веры, женщины поделились своими историями: обе беженки из Азербайджана, прошли очень тяжелый путь. Светлана Погосян – дочь заместителя начальника промышленности в Азербайджанской ССР, ее отец на своем посту «пережил» 8 министров. Жили они в Баку на улице Монтина до ноября 1988 года. Февраль 88-го, когда в Сумгаите произошла резня армянского населения (через несколько дней Политбюро ЦК КПСС в Москве официально признало, что массовые погромы и убийства в этом городе осуществлялись по национальному признаку), стал первой трещиной в деле развала Советского Союза. Светлана вспоминает, что после погромов в Сумгаите стало сложно ходить на работу, армян предупреждали об опасности, кого-то просто уволили с работы, хотя до резни в Баку оставалось еще два года. Их семья решила покинуть Азербайджан. В Армении тоже пришлось не сладко. Конфликт с Азербайджаном, угрожающий перерасти в войну, землетрясение… Семья Погосянов много лет жила в больнице в городе Севан, где работала Светлана (за этот период они пережили смерть главы семьи), пока мэр города Шуши Нелли Завеновна Восканян не выделила им квартиру. С тех пор Светлана трудится на благо Шуши.
Обе Светланы рассказывают, что в их роду есть смешанные с русскими браки и как они скучают по своим родственникам, с которыми не виделись уже лет двадцать…
Капельница закончилась. Вера порозовела. На часах уже было два часа ночи. В этот момент у Светланы зазвонил телефон: срочный вызов – у какой-то девушки начались роды. Жизнь продолжается… Даже несмотря на то, что зачастую в городке, в заброшенных местах, устрашающе воют шакалы…
Автор текста Елена Шуваева-Петросян Фотографии Елены Шуваевой-Петросян, Тиграна Шахбазяна, Рипси Ованнисян, Анания Мнацаканяна, Артура Петросяна.
