Рамки применимости
Говоря о нации и национальном, важно избегать двух ошибок с далеко идущими последствиями. Нельзя «растягивать» нацию в истории, датируя ее рождение временами hАйка Наапета или, допустим, Аварайра. Этническая нация – это не только коллективное осознание этническим сообществом себя – в виде единства прошлых, настоящих и особенно будущих поколений – как главной ценности, как субъекта истории. Это выход масс на политическое поле как безальтернативное условие борьбы за интересы сообщества в настоящем и за его будущее. В этом смысле без серьезных оговорок трудно применять термин «нация» к этническим сообществам до Великой французской революции 1789 года.
С другой стороны, нельзя проводить резкую границу между донациональным и национальным, видеть нацию только как продукт эпохи Модерна. Речь не о моментальном перерождении куколки в бабочку, а о многовековом противоречивом процессе, в течение которого постоянно конкурировали как вектор переменной величины, направленный в сторону мобилизации этноса в нацию, так и вектор обратного направления, вектор демобилизации. Обычно внутри этноса возникает «протонация», часто ограниченная рамками элит, формируется «протонациональное» государство, где лояльность династии и преданность вере имеют этнический оттенок. Потом приходят времена распада, отката, утраты не только важных ресурсов (человеческих, территориальных, экономических), но и важных смыслов…
Растягивая во времени и тем самым размывая феномен «нации», мы рискуем недооценить ключевое значение трех важных и взаимосвязанных параметров:
- осознания нации как главной ценности и исключительного приоритета;
- равенства внутри сообщества по тому же принципу, как верующие равны перед лицом Бога;
- политического поля как главной арены борьбы нации за свои интересы и свое будущее.
Обрезая во времени феномен нации, мы теряем из виду его органичность, его мощнейшие кровнородственные и культурные основы. Превращаем его в нечто плоское, одномерное, чуть ли не в продукт индоктринации, слепленный некими группами интересов для подкрепления своих политических и прочих претензий.
«Горизонтальные» и «вертикальные» этнические сообщества
В домодерных империях и крупных многоэтничных державах общество строилось из социальных корпораций, то есть групп с достаточно жесткими границами, которые чаще всего были предзаданы. Главное деление проводилось по религиозному и сословному признакам. Известный исследователь национализма Эрнест Геллнер называл такое общество аграрным и считал важной его характеристикой культурную разнородность:
«Аграрное общество порождает различные сословия, касты, гильдии и иные статусные разграничения, требующие дифференцированного культурного оформления. Культурная однородность такому обществу совершенно неведома. (…) В дополнение к функциональной, иерархической дифференциации здесь существует еще дифференциация, так сказать, горизонтальная. (…) Так, в неграмотной крестьянской среде диалекты варьируют от деревни к деревне. Замкнутый образ жизни благоприятствует развитию культурных и лингвистических отклонений, и разнообразие возникает даже там, где вначале оно отсутствовало.
Правители в таком обществе не заинтересованы в том, чтобы оно становилось культурно однородным. Напротив, разнообразие им выгодно. Культурные различия удерживают людей в их социальных и географических нишах, препятствуют появлению опасных и влиятельных течений и групп, имеющих последователей. Политический принцип «разделяй и властвуй» гораздо легче применять там, где население уже разделено культурными барьерами». (Ernest Gellner «The Coming of Nationalism and Its Interpretation: The Myths of Nation and Class»).
Согласно Геллнеру, в домодерном обществе, социальной основой которого являлись патриархальные общины, этническое сообщество не могло формироваться из локальных частей, век за веком все больше расходящихся по своим культурным характеристикам. Скорее, наоборот, уже существующие этносы должны были дробиться на локальные субэтносы. Такие случаи действительно имели место, но имели место и противоположные, вызванные необходимостью мобилизации населения «сверху» или самомобилизации «снизу».
Как в таком обществе обстояло дело с этническим самосознанием? Энтони Смит использует два разных термина – греческое слово ethnos и французское ethnie, – чтобы отличить этнос, как множество людей с общими характеристиками, от этнического сообщества с соответствующим самосознанием его членов. В домодерные эпохи о таком этническом сообществе можно, по его мнению, говорить в двух случаях. В первом случае речь идет о многочисленном привилегированном сословии с отчетливо выраженным в сословных границах этническим самосознанием (например, польская шляхта, венгерское дворянство), видящим себя обладателем не только социальных, но и политических прав. Во втором случае рассматривается определенный уровень деполитизированного сознания этнической общности поверх сословно-имущественных различий.
Смит различает эти два типа как «горизонтальный» и «вертикальный». В книге «Myths and Memories of the Nation» он уточняет, что в первом случае привилегированные сословия «не заинтересованы в распространении своей культуры на удаленные группы и низшие страты, поскольку их особая культура есть неотъемлемая часть их эксклюзивного социального статуса».
И продолжает: «По контрасту к этому типу (…) мы обнаруживаем сообщества с гораздо более компактными границами, большей социальной диффузией культуры и более высоким уровнем народной мобилизации и пыла. Этот тип этнического сообщества мы можем назвать «вертикальным» и «демотическим» («вертикальным» в смысле охвата разных социальных слоев, «демотическим» – от греческого слова «демос», народ. – К.А.). Армяне, греки, евреи, несмотря на территориальное рассеяние, представляют собой классические образцы таких сообществ, поскольку, оставив свою родину с ясно очерченными границами, они жили чаще всего в сегрегированных анклавах. В качестве других примеров «демотических», «вертикальных» наций можно привести ирландцев, басков, валлийцев, бретонцев, чехов, сербов, а также друзов, сикхов и маронитов. Такие этнические сообщества столь же стратифицированы как другие, но все страты разделяют общие наследие и культуру и защищают себя сообща. Поэтому этническая связь более эксклюзивна (то есть с трудом принимает людей иного происхождения. – К.А.) и интенсивна, границы резче обозначены и упорнее удерживаются. (…) (Anthony D. Smith «The Antiquity of Nations»)
Внешний гнет
Перечисляя факторы, способствующие формированию из этносов этнических сообществ и протонаций, называют миграции, религию, династические монархии и войны между ними. Энтони Смит привлекает наше внимание и к процессу создания крупной многоэтничной державы. Подчинив некий этнос с развитой военно-землевладельческой элитой, власть в такой державе редко стремится уничтожить ее, но, как правило, инкорпорирует в состав своих элит. Сохранение элементов культуры и привязки к своей территории поддерживает этническую солидарность внутри военно-землевладельческих элит («горизонтальный» тип этнического сообщества по Э. Смиту). Для становления этнонации современного типа в этом случае недостает в первую очередь внутриэтнической межсословной общности.
Иногда держава подчиняет этнос, у которого в силу предшествующей истории военно-землевладельческая элита слаба или практически отсутствует. Частью уничтожена в предшествующих набегах и войнах, частью сильно ассимилирована прежними завоевателями, частью «деклассирована» – так в армянской истории наследники знатных родов, не видя шансов в условиях чужеземного владычества сохранить светскую власть над своими подданными, нередко уходили в церковную иерархию. Если вдобавок к этому этнос оказывается дискриминируемым в силу своей религии, тогда в подчиненном и угнетенном положении оказываются все его сохранившиеся социальные группы. В данном случае ассимиляция властью не поощряется, поскольку существование дискриминируемых сообществ составляет основу положения привилегированных.
Такое «вертикальное» или надсословное этническое сообщество (каким с течением времени стали и армяне) формируется и сплачивается внешним давлением, гнетом – независимо от того, продолжается сопротивление или подчиненность принимается как должное.
Вот что пишет по этому поводу Давид Ананун в своей книге «Общественное развитие российских армян» (том 1,
«Мелики правили армянскими гаварами и селами по тем же правилам и порядкам, которые действовали в других областях ханств, но с одним отличием. Отличие состояло в том, что в армянском гаваре и селе власть имущий и подвластные ему были представителями народа, признанного второразрядным. Это обстоятельство крепко связывало их между собой. Внутренняя противоположность интересов отходила на второй план перед внешним давлением и угнетением. Власть имущий искал в подданном силу, которая могла помочь ему защитить перед угнетателем собственное достоинство. Подданный, в свою очередь, ожидал от власть имущего указаний и руководства для того, чтобы сохранять нерушимыми внутренние порядки и особенности. Подтверждением сказанного может служить тот факт, что вместе с меликами, переселявшимися из-за преследований хана, переселялись и их подданные. Для них не имело значения, куда направится мелик – в Грузию или из Карабахского ханства в Гянджинское, в Шеки, Ширван или к Кавказским горам на российскую границу. Все поголовно, тысячами семей покидали родные места, многие умирали по дороге, многие попадали в плен к алчным грабителям, но так или иначе в каком-нибудь далеком грузинском Болниси снова собирались вокруг мелика. Это нельзя объяснить тем, что мелик имел силу снять с места все подчиненное население. Симпатию народа мелик завоевывал не силой, народ следовал за ним не из почтения перед ней. Очевидная реальность состояла в том, что под рукой мелика было больше безопасности и порядка, чем при тюркском служащем хана».
Продолжение здесь
