Последние события в Сирии и вокруг нее заставляют задуматься о послевоенном устройстве этой страны. А также о влиянии на эти процессы различных стран региона. Возможно, через некоторое время мир будет иметь дело совсем с другим Ближним Востоком.
Я попросил обрисовать ситуацию тюрколога, кандидата исторических наук, доцента СПбГУ, Александра Сотниченко.
Во время теракта в Турции погибли, в основном, сторонники оппозиционной партии Демократии народов, проводившие 10 октября в Анкаре свой предвыборный митинг. Как по-вашему, теракт продемонстрировал накал внутренней борьбы или все же он больше похож на месть за участие страны в борьбе с ИГИЛ?
Власти страны утверждают, что теракт был совершен группировкой «Исламское государство», которая активно использует террористов-смертников в своей войне. В том же стиле был совершен теракт в городе Суруч в июле 2015 года, там тоже пострадали в основном курдские активисты.
В оппозиционных кругах Турции, а также среди курдов распространено мнение о причастности к теракту руководства страны. По их мнению, сложная обстановка позволит президенту Реджепу Тайипу Эрдогану сплотить население вокруг его партии Справедливости и развития перед выборами, и она наберет 1 ноября достаточно голосов для создания однопартийного правительства. Возможно также, что власти введут перед выборами режим чрезвычайного положения на юго-востоке Турции, что затруднит прохождение необходимого 10-процентного барьера прокурдской партии Демократии народов.
Сейчас оппозиция действительно может предпринять попытку дискредитации властей за связь с различными группировками сирийской оппозиции, многие из которых промышляют такого рода терроризмом. Если оппозиции удастся убедить электорат в виновности президента и его окружения, то партия Справедливости и развития наберет на выборах 1 ноября еще меньше голосов, чем в июне, что станет началом конца доминирования прежней политической элиты в стране.
На стабильности это скажется негативно. Крупные теракты и непрекращающиеся боевые действия на юго-востоке страны повышают стремление курдов к собственной национально-культурной автономии. Это вызовет серьезное противодействие националистов, что вполне может привести Турцию к самому серьезному политическому кризису за последние 30 лет.
Как этот политический кризис может сказаться на российско-турецких отношениях?
России выгодна сильная и быстро развивающаяся Турция, которая сама выбирает себе партнеров. Слабая Турция, скорее всего, подчинит свою политику США. Сегодня явных проамериканских политических сил там не заметно. Однако более подробно я бы предпочел поговорить об этом после выборов 1 ноября.
Турция — активный участник американской коалиции и не скрывает, что добивается смещения Башара Асада. Что, разумеется, входит в противоречие с нашим стремлением оставить его у власти — по крайней мере, до окончания войны. По вашим ощущениям, угрозы Эрдогана прекратить экономические отношения с Россией — это предвыборная риторика или он чувствует, что Владимир Путин нанес ему удар в спину, вмешавшись в разрешение сирийского кризиса?
Угрозы Реджепа Тайипа Эрдогана в адрес России — это предвыборная риторика. В настоящее время Турция не может обходиться без российского газа. Но и назвать Турцию активным участником американской коалиции я бы тоже не стал: турецкие войска стараются не вступать в конфликт с «Исламским государством», предпочитая бомбить курдские боевые отряды у себя в стране и на севере Сирии.
США же, напротив, финансируют и вооружают курдские отряды в Сирии. Единственное, в чем сходятся позиции Вашингтона и Анкары, так это в желании сместить Башара Асада со своего поста.
Почему Ирак стал участником единой антиигиловской коалиции вместе с Россией, Сирией и Ираном? Не свидетельствует ли это о смене его приоритетов?
Да, за последние десять лет в Ираке произошли значительные изменения. Поставленные Вашингтоном иракские шиитские власти разочаровались в способности США навести в стране порядок и сохранить единство Ирака. В разгар шиитско-суннитских противоречий руководство стало ориентироваться на соседний Иран, который оказался более надежным партнером.
Иран оказался гибче. Он готов предоставить Ираку значительную степень политической свободы и экономические преференции, так как заинтересован в наличии сухопутного коридора, связывающего его с Сирией.
Если отвлечься от отчетов Минобороны РФ, то насколько, по-вашему, эффективны российские бомбардировки? В состоянии ли Сирия, Иран, «Хизболла» победить ИГИЛ и других террористов во время наземной операции?
Согласованные действия российских ВКС и вооруженных сил Ирана и Сирии при поддержке сирийского ополчения и «Хизбаллы» могут довольно быстро разгромить мятежников. Однако для этого необходимо перекрыть им финансирование и снабжение продовольствием и оружием. Именно поэтому военная операция не может ограничиваться только территорией Сирии, но должна в итоге перейти в Ирак, где находятся экономические центры «Исламского государства».
Если коалиции удастся отрезать боевиков от границ, то судьба кампании будет решена довольно быстро. Следует постараться решить проблему как можно скорее, пока боевики не привыкли к новому стилю ведения войны, пока страны Персидского залива и США не договорились о поставках им современного оружия, включая опасные для нашей авиации комплексы ПВО.
Американцы упрямо называют Башара Асада диктатором. Однако среди сирийцев, говорят, он популярен. Какова реальная поддержка президента у населения? Как долго, на ваш взгляд, продлится война и какой может быть политическая реформа в послевоенной Сирии?
Президент Сирии Башар Асад был очень непопулярен в 2011 году, в начале гражданской войны. Этому способствовали и разрекламированные в западных и заливных СМИ операции против гражданского населения, и успех народных революций в Тунисе, Египте, Ливии и Йемене, и общая усталость населения от устаревшей идеологии светского арабского национализма.
Но за время гражданской войны многое изменилось.
Желающих жить под контролем боевиков различных джихадистских группировок оказалось немного. Сейчас абсолютное большинство населения Сирии с востока страны перебралось в районы, контролируемые официальной сирийской армией или предпочли бежать в Западную Европу. Народ хочет в первую очередь прекращения войны и стабильности, которую в нынешних условиях может обеспечить только Башар Асад. В связи с этим его популярность значительно возросла.
Война может закончиться в течение 2015 – 2016 гг., если действия сухопутной армии Сирии, Ирака, Ирана будут достаточно согласованны. После изгнания отрядов вооруженной оппозиции с территории Сирии режим Асада может быть только усилен.
Значит ли это, что сирийцев ждут репрессии, похожие на наши в двадцатых годах прошлого века, когда остро стоял вопрос, кто за кого воевал — за «красных» или за «белых»?
Вполне возможно. Большинство оппозиционеров, сражавшихся с оружием в руках, при их желании смогут остаться в стране, однако вряд ли они будут задумываться о ведении легальной политической борьбы, опасаясь раскрытия своих преступлений.
Но для нас важно, что в стране резко усилятся позиции Ирана и России, которые не позволят придти к власти прозападным или прозаливным силам.
Почти сто лет назад Франция и Великобритания «нарезали» страны на Ближнем Востоке, поделив таким образом наследство Османской империи. Как показала дальнейшая история, эти границы не очень точны — то здесь, то там вспыхивают межэтнические или межрелигиозные конфликты. Фактически, ИГИЛ, стерев границу между Ираком и Сирией, демонстрирует миру несправедливость европейской «нарезки» вековой давности. Если бы вас попросили заново перекроить регион, как бы вы поступили, какие бы ошибки учли?
Не хочется брать на себя такую ответственность, я не колониалист и не считаю, что кто-либо за пределами региона, русские или европейцы должны диктовать народам Ближнего Востока свои предпочтения. Пока можно с уверенностью констатировать завершение проекта создания национальных государств европейского типа в регионе.
Ведущую роль в образовании государств будут играть крупные религиозно-политические силы, опирающиеся на Иран, Турцию и государства Персидского залива. Предполагаю, что сейчас ведется противостояние между двумя проектами Шама (Сирия, Ирак и Ливан) — салафитским и шиитским, причем, последний пока кажется сильнее.
Вместе с тем, при создании новых государственных образований не следует сильно зацикливаться на конфессиональной составляющей — именно навязывание региону религиозной воли извне вызывает недовольство местного населения. Возможно, удачным проектом может стать негеографическое конфессиональное районирование по образцу миллетной системы Османской империи, в которой каждая религиозная группа имела довольно широкую культурную и правовую автономию.
