С днем рождения, Асколка! Я знаю, ты меня слышишь. Ты всегда все слышал и замечал. И сегодня, могучей скалой возвышаясь в самом сердце Степанакерта, ты чутко прислушиваешься к вражеским поползновениям. К тебе, Ашот джан, идут влюбленные парочки, перед тобой клянутся молодожены в вечной верности Арцаху и друг другу, на площадке перед тобой играют звонкоголосые армянские дети. Не об этом ли ты мечтал, Ашот? Не потому ли ушел в небо, чтобы навечно врасти в Святую Землю Арцаха?
Жаркий августовский день 1992 года. В Степанакерте, в Арцахе, в Армении, на всем Армянском Нагорье траур. Десятки тысяч людей провожают в последний путь Героя. Море людей безмолвно движется по проспекту Азатамартикнери к скверу, которому отныне суждено носить имя Ашота. Заполонившая улицу скорбная процессия растянулась на два километра. Я, вместе с Арменом Исраэляном, молча иду за гробом на расстоянии в несколько сот метров. И в этот момент противно завывает сирена воздушной тревоги. На Степанакерт летит очередной бомбардировщик, в чреве которого лежат смертоносным грузом две полутонные бомбы и дюжина ракет. Это понимаю не только я: арцахцы уже с полгода, как ежедневно подвергаются варварским налетам. И хотя все научились мгновенно ориентироваться и укрываться от бомб, практически каждый день гибнут мирные люди, рушатся дома…
Мы с Арменом ускоряем шаги, почти бежим – не дай Бог, молодые солдаты растеряются, уронят гроб со своим командиром. Добегаем до Ашота… Ребята как шли размеренным шагом, так и продолжают идти. Наша помощь не понадобилась. Оборачиваемся. Вся огромная масса людей продолжает идти вслед за своим Героем. Смотрю на заплаканное, опухшее лицо Жанны. «Ты видишь? – говорит Жанна, - Ашот гибелью своей в людях страх убил!»
Как тебе это удавалось, Ашот? Как тебе удалось сделать так, чтобы в тебя, твой героизм и твое мужество, поверили все? Неужели виной тому твоя широкая детская улыбка, твой звонкий заразительный смех, твоя непоколебимая уверенность в нашей победе? Или твое – рабочего парня – стратегическое мышление? Ты знаешь, Ашот, люди сегодня едут в Арцахе по дорогам, начерченным твоей рукой. Вернее, чертили дорожники, а направление подсказывал ты. Ты искал краткие пути для переброски военных сил, рабочие выбивались из сил, проводя дороги по дорогам твоей фантазии, а сегодня выясняется, что это были единственно верные решения. Когда и где ты научился военно-стратегической топографии, Асколка?
1990-й год, Ашот в одном из подпольных цехов Армении готовит ручные самодельные гранаты. Ему в помощь приданы четверо парней, высококлассных токарей. Заезжаю за Ашотом, надо ехать в Арцах, а он сидит в углу и слезы по лицу размазывает. Пораженный до невозможности, кидаюсь к нему: «Что случилось?». «Эти негодяи, мои помощники, работают спустя рукава. Не понимают, что от их работы зависит жизнь наших ребят, безопасность нашего населения».
- Где они, я сейчас сам с ними поговорю.
- В соседней комнате. Я их всех побил.
- Так чего же ты ревешь? Не они же тебя побили.
- Как ты не понимаешь? Я же армян побил! Армян!
- Ничего. В отместку убьешь турок. Много турок.
Всегда, какое бы сложное задание не приходилось ему выполнять, Асколка возвращался победителем. Он успевал быть везде, где в нем и в его отряде была нужда. С коллекцией пуль и осколков в организме, бледный от большой потери крови, но с улыбкой победителя. Во время операции по освобождению ретрансляционной телевышки и сел Цор и Цамцор Гадрутского района, Асколка был ранен в спину огромным осколком. Едва заставили его лечь в госпиталь, а он убежал уже на следующий день – узнал о готовящейся новой операции. На этот раз природное здоровье подвело, и у Асколки началось заражение. Еле отходили. Едва встав на ноги, Герой снова ушел в бой, освобождать Малибекли.
- Асколка, завтра еду во Францию, что тебе привезти?
- Во Францию?!
- Во Францию.
Задумывается.
- Привези мне мазь от грибков для ног. Замучались мои ребята.
- Понял, Асколка, обязательно привезу. А тебе лично что привезти?
- Мне лично?
Вновь задумывается. Уже надолго.
- Привези мне рации. Настоящие. Мощные. А то от этих маломощных милицейских раций никакого толка. Связь с ребятами постоянно теряется.
- Постараюсь, дорогой. Но тебе, тебе что привезти? Лично для тебя.
- Я же говорю: мазь и рации.
В сознание Асколки (именно так, Асколка, с карабахским «акцентом») не умещались понятия «мне», «мое». Бесконечно смелый и безумно храбрый, он относился к своим Воинам поистине с отеческой любовью. Наиболее приемлемым для него обращением к молодым Воинам было слово «сынок». Потерь в его отряде было сравнительно мало. Наиболее тяжелые задания, связанные со смертельным риском, Ашот всегда брал на себя. Молодых надо беречь. После ходжалинской операции я во второй раз увидел слезы в его глазах: в отряде Асколки погиб молодой Воин. Ашот не находил себе места от горя: не уследил, не уберег. А в обычное время Асколка рассказывал бесконечные анекдоты и сыпал шутками. Надо сказать, что после очередного ранения, когда осколок прорезал ему горло, у Ашота, и без того лишенного «командирского баса», и вовсе «истончал» голос, а смех стал невероятно звонким.
- Жанна, ты меня любишь? – Ашот задумал что-то новое.
- Еще чего? – притворно сердится Жанна.
- Жанна, ну пожалуйста, скажи честно, ты меня любишь?
- Люблю, конечно, люблю. Я вас всех, сукины вы сыны, как детей своих люблю, - басит Жанна Галстян.
- А просьбу мою выполнишь?
- Нет! – отрезает Жанна.
- Ну, пожалуйста…
- Хорошо, выполню. Говори.
- Жанна джан, давай поменяемся голосами.
У Жанны, смеющейся вместе со всеми, в глазах плещется материнская любовь и тяжелая, щемящая боль. Мудрая женщина, она понимала, что каждая такая встреча друзей может стать последней. К сожалению, Жанна была права.
Погиб Ашот на подступах к Дрмбону. Вражеская пуля настигла его, когда он находился впереди своего отряда, движущегося в сторону старинного армянского села.
Но разве можно сказать «погиб» о человеке, самой гибелью своей убившем страх в сердцах людей?
