-Ооой, за детьми вообще не уследишь, что бы там умники ни говорили! - тётя Люда улыбается. - Вот я вам сейчас расскажу, как у меня Васька терялся. Это… дай бог памяти, больше двадцати лет назад было.
Приехали мы к моей тётке в Тирасполь, погостили там, а тут я и решила: а чего бы не съездить к сестре троюродной, в Кишинёв, раз уж всё равно в тех краях оказались.
В общем, двоих детей за руки, Оле шесть было, Ваське восемь - и на поезд.
Приезжаем неожиданно, с телефонами тогда и с домашними туго было. Нахожу адрес сестры, поднимаемся, стучимся.
Наташка, конечно, очень обрадовалась, несколько лет не виделись. Ну там как дела, житьё-бытьё… И тут она мне говорит, мол, знаешь, Люд, я просто должна тебя предупредить, у меня старшая сейчас в больнице лежит, с желтухой.
Оно, вроде, ничего, младшая здорова, но ты просто должна знать.
А я так себе думаю: Вася у меня всегда слабенький был, да и Оля совсем мелкая… мало ли что. Страшно мне стало на ночь оставаться, как планировали. Говорю, нет, Наташ, извини, но раз такое дело - поедем мы, пожалуй, как раз успеем на обратный поезд. Погостим уже в другой раз.
Снова детей за руки - и на вокзал, возвращаться назад, в Тирасполь.
Жара стоит страшная, самый разгар лета.
До нашей электрички ещё пару часов, в самом вокзале мест нет, люди на баулах сидят, да и душно там, дышать нечем.
Я нашла какой-то магазинчик на перроне, а за магазинчиком - тень, и стали мы там ждать. Ваську за руку держу, Олю на сумку посадила, стоим.
И тут они оба совсем одновременно начинают ныть: Оле жарко, а Ваське ну не стоится никак, хочется ему на поезда смотреть. А из-за магазинчика поезда плохо видны. То есть, надо бы нам выйти из этого угла и постоять на перроне, под самым солнцем. Отговаривала я его и так, и эдак - ни в какую. И тут я говорю: ладно, мол, выйди, но только так, чтобы я тебя видела.
В общем, отпустила я его руку, на пять шагов он буквально от меня отошёл и стоит, поездами любуется.
Минут десять прошло. Я смотрю.
И тут Оля начинает хныкать, хотеть одновременно и воды, и в туалет. Я пока копалась в сумке, бутылку искала, потом Олю поила... хочу и Васю ещё напоить, глядь - а ребёнка уже и след простыл. Нет Васи! Люди туда-сюда ходят, а Васи нет!
Я Олю в одну руку, сумку в другую - и начинаю бегать по перрону, спрашиваю людей, не видели ли вы мальчика такого, лет восьми. Никто, конечно, не видел. Долго бегала, высматривала. Да там и высмотреть-то невозможно, людей - тьма, вот-вот какая-то ещё пригородная электричка должна была подъехать.
У меня паника страшная: что делать! Почему-то бегу сразу к начальнику вокзала, того на месте нет, я вламываюсь в какой-то кабинет рядом, там тётка сидит, я ей объясняю, мол, пропал на перроне восьмилетний ребёнок…
А тётка мне:
-Извините, я этим не занимаюсь.
Я кричу:
-Да дайте хоть объявление по вокзалу!
И она мне:
-Я вам уже сказала, я к пассажирам отношения не имею, я - по товарным составам!
Короче, наорала я на неё страшно, прямо заставила, она, сказала, мол, сейчас, данные я ей оставила (она пообещала, что объявление даст), а сама снова на перрон побежала, Васю искать.
Оля ревёт в голос, я её тащу, сумку тоже тащу (вот не додумалась у тётки оставить), бегаю опять по перрону, ещё какой-то поезд подошёл, все погрузились, и он даже успел уехать… да кого там в этой толчее найдёшь!
И тут объявление по радио:
"Устинов Василий Иванович, тысяча девятьсот восемьдесят третьего года рождения, подойдите к начальнику вокзала, вас ожидает мама!".
Ну, это ж додуматься надо! К ребёнку так обратиться!
А я вообще не понимаю, что делать, паника у меня. Помню: остановилась на секунду, отдышаться, и зачем-то начала снимать серьги и цепочку, они мне стали жутко мешать. Сняла, по карманам рассовала.
Тут до меня доходит: надо бежать в милицию.
Снова хватаю сумку, Олю… и тут понимаю, что Оля ещё и уписялась. Думаю: ладно, нет времени, потом переодену, и мы бежим, она орёт, я на неё ору....
...а в милиции, понятно, все ооочень не сразу… где стояяяли, кудаа собирааались, что надеето, как зовууут, и всё это так меедленно, мееедленно, три раза и под запись. Короче, устроила я им там в конце концов форменный скандал: у меня дитё пропало, а они писаниной занимаются!
Тут уже до меня доходит раньше, чем до них: так, проходили поезда… а вдруг?
Говорю: у вас же должна быть связь с машинистами, объявите по селектору по всем поездам, которые за это время могли пройти.
Они обещали сделать.
И я уже вышла и села ждать. Олю, наконец, переодела.
Уже и наша электричка, та, на которой мы должны были уехать, на Тирасполь, прошла, а мы сидим, и никаких вестей.
Спустя время зовут: нашёлся ваш ребёнок!
Короче, сняли Ваську с поезда за три часа от Кишинёва, вот не помню уже название той станции.
...и вернули назад другим поездом, с проводником.
Уже ночью вернули. Так что там и ночевали - на вокзале. Аж до следующей электрички на Тирасполь.
Уже потом Васька рассказывал, мол, отошёл, засмотрелся и потерялся. Пока маму ходил искал, подошёл один поезд, он его пропустил (знал, что ждать долго), потом подъехал ещё какой-то состав, он решил, что этот-то - точно тот, которого и ждали, и смело сел: ну а чего, мама ж с сестрой тоже в него сядут… Ничуть не сомневался. Юркнул с людьми, ну а что?
Походил по поезду, маму не нашёл, зато нашёл свободное место где-то в плацкарте, уселся и начал ждать.
Пассажиры, кстати, на него обратили внимание гораздо раньше, чем его нашла милиция. Просто кто-то спросил, откуда и куда он едет один, а узнав, что в Тирасполь - ахнули: даже совсем другое направление!
Накормили пряниками, напоили кефиром, сообщили проводнику.
Так что к тому времени, когда его разыскивали, проводник уже знала, что в поезде - потерявшийся мальчик.
...А на память о том происшествии осталась у Васи в кармане записка, в которой взрослым ровным почерком кормившей его пряниками тётки было написано всё, что она успела о Васе узнать: фамилия, сколько ему лет, как зовут маму, сестру, и даже адрес в городе за много сотен километров от Кишинёва.
Домашний адрес, на который надлежало вернуть Васю, если бы мама не нашлась.
