За работой Ара Алекян больше похож на автослесаря, нежели на художника. Но суть не в этом, а в том, что он создает неповторимые произведения — гротескные, неожиданные, порой фантастичные, подчас вызывающие горячие споры, но никогда — обыкновенные. Алекян творит из огня и металла. Впрочем, во всей Вселенной с помощью огня из ничего рождается нечто. Ведь, как говорит Ара, огонь — это квинтэссенция энергии.
Городок Веди в трех десятках километров от Еревана смотрит на Арарат анфас — кажется, сорвись со склона горы круглый камень, он так беспрепятственно и докатится к въезду в город. С шоссе виден весь Веди, уютно прикорнувший пригоршней домов в ложбине между холмами. Однако на самом большом магазине города написано «Супермаркет», и есть здесь целых три школы. Одна из них превратилась в колледж, а рядом с его отремонтированным белым зданием притулился старенький зал для занятий физкультурой. Именно там и находится мастерская скульптора Ара Алекяна. Он так и сказал — въезжайте в Веди и спросите у местных о мастерской, и если не первый, так второй встречный обязательно вам ее покажет.
В отличие от новенького колледжа, физкультурный зал не ремонтировался никогда. Но в данном случае это даже к лучшему. Железки, батареи парового отопления — целые и фрагменты. Ободья колес, куски арматуры, металлических листов и пластин, части автомобильных кузовов, амортизаторы от «КамАЗа» и рессоры от чего-то еще более чудовищного. Детали сельскохозяйственной техники, болванки, старый сейф, обрезки труб, гвозди, шурупы, гайки, плашки и неисчислимое количество прочей мелочи. Все навалено вперемешку не только в бывшем спортзале, но и в раздевалках. Среди этой металлической феерии одиноко стоит древний деревянный шкаф, весь залепленный фотографиями осликов, зебр и лошадей. Именно из этого лома и создает свои уникальные произведения Ара. Традиционной скульптурой он занимается, только при наличии определенного заказа, а так — его инструменты отнюдь не резец, скребок и стек (что там есть еще?), а болгарка и сварочный аппарат. Безнадежно индустриальные звуки, доносящиеся из его мастерской, никак не навевают мыслей о прекрасном, тем не менее оглядите площадь Азнавура у кинотеатра «Москва» в центре Еревана — вот они, работы Алекяна.
Студент
«Руководителем нашего курса в Художественно-театральном институте был скульптор Ара Арутюнян, он-то и натолкнул меня на такое открытие. Я уже оканчивал институт, и мы беспрестанно ваяли. Когда готовишься создать скульптуру средних размеров, то сначала мастеришь каркас из проволоки. Так вот, Арутюняну очень нравились эти самые каркасы в моем исполнении. Я их делал легко и аккуратно, они получались какими-то летящими, что ли. Я прикреплял к каркасу немного пластилина, долженствующего обозначить абрис будущей скульптуры, а Арутюнян говорил, что, мол, все, хватит лепить, так очень хорошо получилось. Так эти полуфабрикаты и пролежали до лета, а в жару пластилин растаял. Арутюнян вначале намеревался поручить мне продолжить эти заготовки в бронзе, но это оказалось неподъемно дорого, и я недолго думая просто приварил части каркаса друг к другу. Потом вооружился катанкой — сначала сделал из нее танцовщицу, а потом рыбу. Дальше были скорпион и король с королевой. Тут я обнаружил, что по уши завяз в этом металлическом мире и, что самое интересное, выходить из него не имею ни малейшего желания. Этот мир оказался удивительно красив. Я без него уже не могу, это моя жизнь. И очень часто работаю параллельно над несколькими скульптурами. Мне такие сеансы одновременной игры доставляют огромное удовольствие. Терпеть не могу, когда мастерская сиротливо пуста».
Процесс
«Обожаю делать что-то, чего никто не ожидает. Вот в 2004 году я превратил презентацию скульптуры лошади в своеобразное представление — обернул лошадь советскими газетами и поджег. Это была моя первая акция. Идея заключалась в том, чтобы предать сожжению старую идеологию и декларировать появление новой страны. Именно Армению и символизировала моя лошадь, я ее назвал «Лошадь независимости». А через год я сделал вторую свою лошадь. Процесс ее создания стал документальным фильмом, который снял режиссер Сурен Тер-Григорян. Эта лента участвовала в благотворительном конкурсе конных скульптур во Франции и удостоилась Гран-при, а потом и приза на нашем «Золотом абрикосе».
Вообще, очень люблю лошадей. Да вот, видите, я сейчас работаю над головой лошади, творю, если можно так выразиться, «лошадиный бюст». Вся работа займет дней 20—25, от силы месяц. Можно было бы и пораньше закончить, но много времени уходит на поездки из Еревана в Веди, ведь в столице у меня мастерской нет. Я часами копаюсь на железной свалке — в Ереване есть пункт приема металлолома, где мне разрешают брать все, что я захочу, причем бесплатно. Они предлагают работать прямо у них, но там места маловато, а мне нужен простор. В общем, собираю, что мне нужно, и перевожу сюда, в Веди, сваливаю тут. Все должно быть под рукой. А то, бывает, понравилась мне деталь, а приткнуть ее сей момент некуда, так я оставляю ее до лучших времен, пока она не придется впору какой-нибудь скульптуре. Зимой в этом спортзале холодновато, он не отапливается, но я одеваюсь потеплее и… Да и скажите, кто это мерз, орудуя болгаркой и сварочным аппаратом?! Иногда случается и так, что найденная в куче лома деталь сама подсказывает что-то важное. Так произошло, когда я работал над медведем. Сначала я отказался от заказа, поскольку медведя на тот момент не видел, не чувствовал. Прошло много времени, и, копаясь в этом хламе, я нашел деталь, подходящую для медвежьей лапы. И пошло-поехало. Теперь этот мишка в компании с двумя лошадьми и быком стоит на одной из брюссельских улиц. Кстати, одна из этих коняг попала в список топ-200 лучших скульптурных работ бельгийской столицы. Немного похвастаюсь, ведь каталог, в который включили и мою лошадь, охватывает работы скульпторов разных периодов, и я там стою рядом с Бурделем и Майолем!»
Размышления
«Все мои скульптуры, сами понимаете, уникальны — можно сделать точную копию любой, так сказать, традиционной скульптуры, а здесь не получится. Какой-то кусочек металла обязательно будет отличаться от своего прототипа, и о точности копии уже говорить не придется. Тем не менее происходят очень неприятные вещи — например, на севанском шоссе продают изваяния, похожие на мои, очень дешево. Так что моя идея давно украдена. А потом некоторые люди, спрашивающие цену моих работ, удивляются, почему так дорого. Я таким советую покупать по дороге на Севан. Впрочем, раз крадут, значит, я этого достоин…
Совсем недавно получил звание заслуженного художника, правда, мастерской не дали. А вообще-то, самое главное — здоровье. Здесь ведь много пыли, в основном металлической, стружки, опилки — металл же надо очищать…
В июне 2012 года собираюсь на выставку в Италию — пригласили меня и художницу Тени Варданян. Фокус в том, что они там хотят видеть работу среднего размера. Так еще и это надо уточнять: то, что я привык считать скульптурой средних размеров, для них может оказаться огромным! Ну, монументалист я, что ж ты поделаешь… Во мне этот самый монументализм сидит с рождения. Причем я создаю большие работы без эскизов и предварительной подготовки, даже из бронзы.
Образование может и помешать — начинаешь чувствовать себя профессионалом. Умеешь рисовать глаз и ухо и думаешь — достиг всех высот. А те скульпторы, которых я люблю — Арташес Овсепян, автор памятника Таманяну Ара Арутюнян, мой учитель, и, конечно, Кочар (Кочар!), — умели мыслить отвлеченно.
Вообще, нам в Ереване недостает живых скульптур. Полно известных людей на конях — эти памятники прекрасны, слов нет, только вот мало таких, как «Игрок в нарды», с которым так и хочется скатать партию, как герои фильма «Мужчины» Давида Минасяна рядом с «Козырьком». Вот я делал памятник Вазгену Саркисяну для города Арарат. Они там хотели поднять его на постамент, а я обошелся без всяких пьедесталов. Он просто стоит на улице, и любой ребенок может подержать его за руку… Или вот одна из самых любимых моих работ — железный Параджанов.
Я прикрепил к голове режиссера такую специальную ручку — чтобы люди, крутанув ее, слышали характерный звук старой кинокамеры. Я имел в виду, что, крутя ручку, ты напрямую общаешься с ним, с Мастером, и с его давно прошедшим временем. Ты смотришь ретроспективу старых фильмов о жизни, в том числе и своей собственной. Голову Параджанова я прикрепил к штативу, это как камера, только она записывает не через объектив. Жизнь видят глаза художника».
