11 марта 2005 Кевин Бертия проснулся рано и отправился на своём Buick Regal ‘96 к мосту Золотые Ворота. 

22-летний уроженец Окленда никогда особо не думал о мосте. Он никогда не делал снимков моста. Он даже не знал, как добраться туда. Но он был уверен, что в этот пасмурный день в самом начале весны он отправится навстречу к смерти с его ржаво-оранжевых арок. 

Кевин припарковался в северном терминале и медленно побрел сквозь поток спешащих клерков и щёлкающих камерами туристов. Только у северной башни он выключил свой сотовый телефон; никто не ответил на его последний исходящий звонок. В белой футболке, баскетбольных шортах и Найках он выглядел как будто планирует совершить пробежку, но он был здесь, на мосту Золотые Ворота, чтобы прыгнуть. Он остановился, прислонился к металлическим перилам и просмотрел на воду внизу. Раздумывать не было смысла: многие вещи привели его сюда, и было слишком поздно отступать. 

Он перепрыгнул перила и остановился на тонкой трубе. Это была последняя вещь, которая отделяла его от залива внизу. Дрожа на холодном ветру, он закрыл глаза, согнул колени и начал отпускать руки. 

И тут он услышал голос. 

***


Пара, которая усыновила Кевина Бертию в 1983, сделала всё, что было в их силах, чтобы обеспечить ему комфортную жизнь в агрессивном городе. 

В пять он столкнуться с жестокой действительностью, узнав, что никогда не увидит своих биологических родителей и что они оставили его в приюте всего через несколько дней после рождения. В двенадцать его приёмные родители подали на развод, и его жизнь разделилась на жизнь до и после того дня. Он постоянно “чувствовал себя подавленным, и его постоянно посещали нехорошие мысли”, но он решил заглушить свою боль. Спортивные состязания стали хорошим инструментом: “три тренировки в день, игры в выходные, и так каждую неделю”. Его так увлекало всё это, что не оставалось времени на размышления. 

Когда он отправился в среднюю школу два года спустя, “всё изменилось”: 

“Я был так занят, что не сосредотачивался на проблемах; я страдал от всей этой боли, но слишком уставал, чтобы думать о чем-либо. Я знал, что боль существовала. Я знал, что ночью она вернётся, и я чувствовал, что должен следовать определённым путём, но я никогда действительно не знал, почему я выбрал именно такой путь. У меня всегда были плохие времена, но я просто старался изо всех сил засыпать, зная, что утром у меня будет тренировка, которая отвлечёт меня... 

Я всегда говорил миру, что я в порядке. Но когда я оставался один, всё было по-другому” 

Скоро спортивные соревнования перестали быть беззаботными и забавными. 

Кевин был очень одарённым, но он чувствовал огромное давление, на пути к успеху. Хотя он сталкивался с болью, он держал её в себе. Поскольку афроамериканец, говорящей о своих чувствах в мужественном, конкурентном мире лёгкой атлетики, был “просто не вариантом.” 

Когда Кевин закончил среднюю школу в 2002, он не вызвал интереса у ведущих тренеров колледжа; он решил учиться в Городском университете Сан-Франциско в 30 минутах езды от Окленда. С более свободным графиком и только одним участием в соревнованиях, вместо шести, к которым он привык, он начал разрушаться эмоционально. “Впервые в моей жизни у меня было свободное время”, — говорит он. “И в это свободное время проблемы грызли меня. Это было время, когда я начал думать о той боли, которую я испытал, будучи ребёнком.” 


Кевин и его отец (1985)


Всего через несколько месяцев обучения в колледже он встретил девушку, влюбился и вылетел, чтобы работать на полную ставку и выглядеть “настоящим мужчиной” в её глазах. Для эмоционально нестабильного спортсмена отношения оказались спасительными: “Меня никогда действительно не заботили мои проблемы”, — говорит он, — “это новое бремя заботиться о ком-то ещё много значило для меня. Её проблемы стали моими проблемами.” 

В течение двух лет Кевин неустанно работал; длительная, физически сложная работа на стройке истощила его. Его иллюзии о великой спортивной славе разрушились, и он постепенно начал считать себя неудачником: 

“Я ощущал огромное давление — я чувствовал, что ничего не сделал в своей жизни. У меня были только большие надежды, но я не занимался спортом, и у меня не было выхода. Моя работа стала моим механизмом, чтобы справляться с этим: я был переутомлённым, изнурённым и очень уставшим. Я просто видел, что я изменился”. 

В 2002 после серьёзной ссоры с подругой, Кевин сорвался и вонзил в себя нож. Он был госпитализирован, прошёл обширное амбулаторное лечение в Кайзере и, впервые в своей жизни, начал говорить о чувствах — процесс, который по его словам “сделал всё только хуже”. Он ходил от врача к врачу, каждый раз чувствуя себя ещё более опустошённым, чем прежде: 

“Это было первый раз, когда я говорил с кем-либо, и они говорили мне, что я не должен чувствовать то, что я чувствую. Никто из них не попытался понять, что именно я чувствовал — они хлопали дверью до попытки понять, кто я такой. Это заставило меня чувствовать себя ещё хуже. 

Я сказал себе, что никогда не буду говорить об этих вещах снова. Тогда я ушёл и сделал для всего мира вид, что всё хорошо.” 

Он вернулся в Городской университет, поднял голову и начал преуспевать — и как студент, и как спортсмен. Он стал капитаном баскетбольной команды и уважаемым игроком. Он позволил спортивным состязаниям поглотить его, избавить его от подвергающих пыткам мыслей. Медленно, в течение двух лет, он вернул свои большие надежды: когда сезон закончился в феврале 2004, он получил предложение играть за границей. Его жизнь вернулась в привычное русло. 

***


“У нас будет ребенок.” 

Новость слетела с губ новой возлюбленной спустя несколько дней после того, как он получил высшее образование, каждое слово жгло его грудь, как раскалённый утюг. Он всегда представлял своё отцовство в будущем: радость от первого шага, первого слова, игры в футбол в парке. И он говорил себе, что никогда не оставит своего ребёнка — он всегда будет рядом. Но когда его дочь родилась в апреле 2004, на два с половиной месяца раньше срока и весом всего один фунт, он не был готов. 

Мимолётный момент радости сопровождался огромной волной страха, напряжения и расстройства. Плохие мысли подвергали его пыткам: я не могу сделать это; я не отец; я никогда не осуществлю свои мечты. Он отклонил зарубежное предложение и прилагал все усилия, чтобы инвестировать себя в своего ребёнка, но годы негативных эмоций и обязательство заботиться о чужой жизни отправили его в “нисходящую спираль”. 

Он чувствовал вину — вину за преждевременное рождение дочери, вину за постоянные ссоры и беспокойства в его отношениях, вину за то, что он чувствовал свою неготовность. Как у недавнего выпускника, у него не было работы и медицинского страхования. Пара не ожидала преждевременных родов, и Кевин рассчитывал на большее количество времени, чтобы найти работу и “привести дела в порядок”. Когда на почту пришёл больничный счёт — 250000$ за 8 недель в инкубаторе — это опустошило его. 

Он отступил. 

На расстоянии в шестьдесят миль от дома он скрывался от друзей и постепенно отключался от мира. Связь с его матерью пропала. Друзья и семья были забыты. Обслуживание сотового телефона было прекращено. Когда он в конечном счёте вернулся в Окленд, он был дезориентирован. Он провёл месяцы, пытаясь “исправить” себя, но он находился в тёмном тоннеле, который становился всё более длиннее и длиннее без признаков света в его конце. 

Утром 11 марта 2005 Кевин проснулся и понял, что у него нет ничего, что бы он мог дать миру. Каждая проблема в его жизни разрушала его. “Я не могу больше бороться”, — сказал он себе. 

Сегодня я оставляю мир. 

Это — конец. 

***


На мосту порывы ветра воют пролетая через стальные балки, как волк, попавший в капкан. Там холодно, влажно, пасмурно. Туристы, стремящиеся запечатлеть покрытый туманом город, забивают проходы. 

Длиной чуть менее двух миль от Сан-Франциско до округа Марин, мост Золотые Ворота является великим сооружением. В день открытия для общественного использования в 1937 The Chronicle назвала его “стальной арфой за тридцать пять миллионов долларов”; с тех пор его считали “самым красивым, наиболее фотографируемым сооружением в мире” и называют чудом разработчиков. Но у моста есть и тёмная сторона, о которой не упоминается на его веб-сайте: он безусловно — самое популярное место для самоубийства в Соединённых Штатах и второе по популярности во всём мире, уступающее только Нанкинскому мосту через реку Янцзы в Китае. 

Оценки количества самоубийств с моста Золотые Ворота варьируются — главным образом, потому что тела многих жертв относит к морю, и их никогда не обнаруживают, но за 77 лет более 1600 случаев были официально подтверждены. До 1995 “официальный подсчёт” вели СМИ, но после появления рекламы 1000-го прыжка (один местный радиоведущий даже предложил вознаграждение семье “удачливой” жертвы), все данные были скрыты. 

Однако, по зарегистрированным данным 20-40 человек прыгают с моста каждый год. 



Когда человек прыгает с такого высокого моста, он падает в течение четырёх секунд прежде, чем падает в воду со скоростью 120-140 километров в час. Примерно 95% прыгунов умирают от травм при столкновении с водой — поврежденные органы, сломанные кости, свёрнутые шеи; большинство оставшихся в живых оказываются парализованными и быстро тонут или умирают от гипотермии в холодной воде. 

Невероятно, но 34 человека пережили прыжок, большинство благодаря случайному порыву ветра или удачному погружению (вперёд ногами под небольшим углом). При посттравматической психологической оценке почти каждый оставшийся в живых говорил, что через долю секунды он жалел о том, что сделал это. 

Поскольку Кевин Бертия стоял на трубе возле башни Марин, он не знал ничего из этого. Он не ехал несколько часов до этого места, как сотни прыгунов до него, и не изучал различные стратегии решения проблем на форумах для самоубийц. В то время как его решение было результатом многих лет ненависти к себе, изоляции и безнадёжности, его метод был импульсивен. Но поскольку он позволил пальцам соскользнуть с перил, у него не было сожалений. 

***


“Какие планы на завтра?” 

Голос был грубым и принадлежал кому-то самоуверенному, кому-то, кто был там много раз прежде. Но слова, которые проревели сквозь оглушительный ветер и грохочущие грузовики, нёс доброту. 

Это остановило Кевина, вернуло его “назад в действительность”. Он не ел пять дней, не спал неделю и изо всех сил пытался найти силы, чтобы жить. Перила были ледяными — слишком холодными, чтобы держаться — поэтому он просто просунул голову между ними, позволяя лишь сильному ветру держать его тело вертикально. На мгновение установилась тишина: голос не давал инструкции и не предъявлял претензии — он ждал ответа. Он был там, чтобы слушать. 

И затем, как старая игрушка, медленно возвращающая себя к жизни, Кевин начал говорить. 

“Всё, что всегда беспокоило меня в жизни — от усыновления и развода до моих неудач в роли отца — всё, с чем я всегда не торопился иметь дело, было там. Боль, горе, пренебрежение. Эти вещи были теперь передо мной; я говорил об их существовании.” 

“Впервые в своей жизни я действительно говорил”, — добавляет он. “Тот человек ворвался в моё сердце, едва сказав слово.” 

Он сделал себя уязвимым, сдался, не пытаясь даже увидеть, откуда прибывает голос. Это не имело значения. Кевин стоял над смертельной пропастью 92 минуты; и всё это время, кроме трёх минут, он говорил. Это был монолог, который значительно отличался от его травмирующего опыта с врачами в прошлом: не “Вы не должны чувствовать себя так” и не “Вы должны перебороть это”, никакого суждения. Просто слушание. 

Через полтора часа монолог перешёл в разговор. “Вы должны быть здесь завтра”, — сказал голос, теперь ближе. “Вы должны быть здесь для Вашей дочери”. Вся отрицательная энергия Кевина — боль, страдание, разрушающие мысли — рассеялись. “Во мне появилась смелость”, — вспоминает он, — “и я почувствовал, что теперь знаю и понимаю то, что беспокоило меня.” 

Остальное Кевин помнит, как в тумане. Он знает, что поднял дрожащие руки, и его подняли через перила. Он помнит вспышку белых огней, рёв вертолета наверху, репортёров и любопытных. Он всё ещё чувствует твёрдый пластик пассажирского сиденья патрульной машины. 

Где-то по пути к неизвестности он потерял сознание. 

***


“Вы не должны уходить, пока Вы не добьётесь успеха — это правило.” 

Теперь это был другой голос, намного менее утешительный, который вернул Кевина в сознание. Он был один в белой комнате в Медицинском центре Фремонта. Вокруг всё было тихо и спокойно. В течение семи дней он должен был оставаться здесь и выздоравливать. 

Сначала, он был в состоянии “опровержения того, что произошло” и отказывался говорить и есть; врачи приходили и уходили — каждый пытался “излечить” его депрессию, но не торопился понять, откуда она взялась: 

“Я даже не знал, что такое депрессия. Там, где я рос, мы не имели дело с депрессией, мы не знали, что такое депрессия или психологические проблемы. Об этих вещах никогда не говорили, таким образом, для меня было трудно определить, что это было моей проблемой.” 

После недели симулирования своих эмоций он фальсифицировал излечение от терапии и был выпущен во внешний мир. 

И тогда он увидел это — первую полосу свежего выпуска The San Francisco Chronicle — себя на мосту. “Мне настолько сильно причиняло боль видеть себя в той белой футболке там”, — вспоминает он. “Я сказал себе: ‘Я никогда не хочу видеть эту картину. Я никогда не хочу говорить об этом’... Я просто хотел сделать всё, что я мог, чтобы возвыситься над этим.” 

До опыта на мосту Кевин отделял себя от действительности; фото сделало его реальным. С тех пор он делал всё, что было в его власти, чтобы избежать разговоров о том дне. Так же, как и прежде, он отступил — и на сей раз это было ещё хуже: он пережил нечто трагическое и должен был вернуться к нормальной жизни, как будто ничего не произошло. 

С подругой и дочерью он переехал в Сакраменто и пытался начать новую жизнь. Он получил работу в строительстве и отдал “сердце и душу” работе: за три года он поднялся от парня на побегушках до управляющего собственным магазином; работа в конечном счёте нашла его в Сан-Хосе — в часе езды от моста. 

Несмотря на профессиональный успех, это был период чрезвычайных переживаний и тёмных терзаний. После изливания души тому незнакомцу однажды в марте, он вернулся назад в эмоциональную замкнутость. Он отказывался говорить, сосредотачиваясь на отвлекающих факторах, и перестал лечить депрессию. 

“Мне казалось, что весь мир лежит на моих плечах”, — вспоминает он. “Я не мог дышать. Я был разбит. Я создал эту дикую ненависть к себе — я ненавидел себя.” 

В течение восьми лет он изо всех сил пытался оставаться на плаву. 

***


Мать Кевина написала письмо человеку, который спас её сына. “Ничто не сотрёт события 11 марта”, — написала она, — “но Вы - одна из причин, по которым он всё ещё с нами; я действительно полагаю, что он может не выжить без помощи.” 

Восемь лет спустя, когда этот человек был приглашён выступить на мероприятии американского фонда по предотвращению самоубийств, он пригласил её рассказать историю Кевина. Когда она рассказала сыну эту новость, он не позволил ей ехать в одиночку: у неё недавно был удар, и было не безопасно ехать без компании. Неохотно Кевин сел на самолёт со своей матерью и отправился в Нью-Йорк. 

Пока ведущий говорил, Кевин с тревогой ждал за кулисами. Через несколько минут он должен был выйти на сцену и встретиться с человеком, который спас ему жизнь — человеком позади голоса. 

***


Глаза сержанта в отставке Кевина Бриггса, кажется, улыбаются по собственной воле. Одновременно юные и умудрённые опытом, они видели всю гамму человеческих эмоций — от чрезвычайного отчаяния до чистого восторга. У него стоическое поведение человека, который имел дело с огромной болью. Его внешность не обманывает. 

После средней школы, в 18 лет, Бриггс присоединился к американской армии — “поступок настоящего мужчины”. После трёх лет службы у него диагностировали тестикулярный рак; он вернулся, перенёс химиотерапию и поборол болезнь. 

Чтобы подтвердить свою значимость, он стал охранником в Калифорнийском Управлении исправительными учреждениями, где его назначили на службу в Сан Квентин и Соледад, две самые печально известные тюрьмы государства. Его друг, служивший в California Highway Patrol (CHP), пригласил его к себе на работу. Несмотря на убеждение, что он испытывал недостаток в интеллекте — “те парни умнее, чем я!” —думал он — ему удалось пройти обучение и заключить контракт о найме. В течение четырёх лет он патрулировал Хейворд, час езды на восток от Сан-Франциско; в 1994 его перевели в район Марин, который включает мост Золотые Ворота. 

Он смутно помнит своё первое предотвращение самоубийства: женщина средних лет залезла на перила, рыдая. За годы до этого он проходил обучение технике безопасности, но ничто даже удалённо не подготовило его к этому. “Я был напуган”, — признаётся он. “Я не знал что, чёрт возьми, делать”. В 1990-х о самоубийствах не говорили в полиции — это не было тем, на чём сосредотачивались офицеры. Бриггс был вынужден импровизировать, и ему удалось; его терпение, гибкость и внимательность уговорили её слезть. 


Кевин Бриггс


С тех пор его регулярно вызывали на мост, чтобы переубедить самоубийц. Он жадно изучал психологию склонных к суициду людей, активно обучался навыкам слушания, и даже имел возможность пройти программу обучения ФБР, которую удаётся пройти “очень немногим полицейским”. За 23-летнюю карьеру он стал известен как “Хранитель моста Золотые Ворота” и спас примерно 200 жизней — иногда даже по две в месяц. Только двое всё-таки прыгнули после разговора с ним. 

Часто разговоры длились до поздней ночи — один вернулся в безопасное место лишь через 7 часов. Всем им нужно было только одно: чтобы их выслушали. 

“Я - интроверт”, — объясняет он, — “мне всегда легче слушать, чем говорить.” 

День в 2005, когда к нему поступил звонок о Кевине, не был необычным. “[Кевин] был очень своенравным”, — вспоминает он. “Моя работа состояла в том, чтобы очень быстро войти к нему в доверие. В тот момент я не был авторитетной фигурой, я не был патрульным офицером для гражданского лица. Я был всего лишь человеком рядом.” 

“Иногда”, — добавляет он, — “гораздо легче общаться с незнакомцем рядом”. 

Оказалось, что эти два незнакомца имели много общего. 

Как и Кевин Бертия, Кевин Бриггс никогда не знал своего дедушку. “Он совершил самоубийство”, — говорит он. “Это сделало невозможным для меня когда-либо узнать его... Интересно, каким он был?” 

Как и Кевин Бертия, Кевин Бриггс не чувствовал, что мог открыто обсуждать свои эмоции, таким образом, он запечатал их. “Армия, тюрьмы, CHP были очень суровыми рабочими местами”, — говорит он. “Там не принято обсуждать личные отношения или говорить о себе, если у Вас тяжёлые времена. Это воспринимается как слабость”. Это — менталитет офицеров при исполнении: в полиции уровень смертности от самоубийств в два раза выше смертельных случаев при исполнении служебных обязанностей. 

Как и Кевин Бертия, Кевин Бриггс знает не понаслышке об эмоциональной разбитости. “Я понимаю боль”, — говорит Бриггс. “Я прошёл через рак, у меня три шрама на сердце от сердечных приступов, я пережил тяжёлый развод, попадал в довольно серьёзную аварию с участием мотоцикла, которая привела к травматическому повреждению головного мозга — все эти вещи могут привести к психическому заболеванию, и они это сделали.” 


Кевин Бертия на выступлении в Нью-Йорке


Кевин Бертия появился из-за занавеса под гром аплодисментов и подошёл к Бриггсу. На него хлынули эмоции, и впервые за восемь лет ему не было стыдно за это: слёзы покатились из глаз. 

Он стоял лицом к лицу с этим человеком, пожимая его руку, обмениваясь улыбками. Голос Бриггса — голос, который вернул Кевина и многих других назад — успокаивал. Когда Кевин слышал его, он излечивает его, приносил ему облегчение. 

Позади Кевина на гигантском экране демонстрировали фотографии с моста. Он обернулся — белая футболка, баскетбольные шорты, Найки — и перед толпой из 200 оставшихся в живых, исследователей и героев, он принял это. Это больше не было символом его слабости, это было символом его силы: "Я столкнулся с этим. Я поборол это. Я всё ещё здесь.” 

***


“Я никогда не думал, что худший день в моей жизни может изменить судьбу людей”, — говорит Кевин по телефону. “Я начал хорошо жить мысленно только в прошлом году, и теперь я свободен.” 

Сегодня, он — гордый домовладелец в Мантеке, небольшом городе в Калифорнии, в 76 милях к востоку от Сан-Франциско и моста Золотые Ворота. У него родились ещё двое детей, оба сыновья — их не было бы здесь сегодня, если бы он прыгнул в тот день. Он погрузился в родительские обязанности, наблюдая, как дети растут. 

Он также нашёл хорошую работу — предотвращать самоубийства. “Я провожу всё своё время, узнавая о психических заболеваниях, слушая истории, помогая людям”, — говорит он с настоящей гордостью. “Впервые в своей жизни, я нашёл что-то больше, чем спортивные состязания. Это — моя цель.” 

Сержант Бриггс, с которым Кевин является “хорошими друзьями” сегодня, тоже нашёл новую цель: после ухода в отставку в прошлом году он основал “Переломные моменты”, организацию, которая стремится “способствовать осведомлённости о психических заболеваниях, и показывают людям, насколько мы можем быть полезными, слушая друг друга”. Его легендарная карьера сделала его известным в прессе в этом году — лекции, съёмки в журналах —но он продолжает подчёркивать, что он не герой. “Когда люди возвращаются, не я делаю это, они делают это”, — настаивает он. “Очень сложно вернуться и поверить, что Вы можете стать лучше. Всё, что я делаю, пытаюсь дать Вам этот шанс.” 

Самое главное, чтобы такой человек, как Кевин, понял, что разрушение эмоциональных барьеров требует специальной силы. 

“Было время, когда я думал, что чем больше Вы сделали как человек, тем больше уважения Вы получаете”, — признаётся Бриггс. “Теперь я знаю, что действительно достойно уважения то, что выходит из Вашего рта, и то, как Вы думаете. Для кого-то в течение некоторого времени важно знать, что кто-то есть рядом...” 

Он делает паузу. На мгновение помехи в телефоне является единственным знаком, что он всё ещё там. Мы оба молчим. 

“И он слушает.” 

Мысли и позиции, опубликованные на сайте, являются собственностью авторов, и могут не совпадать с точкой зрения редакции BlogNews.am.
print Распечатать