10 августа в неофициальной летней столице России Сочи прошла серия встреч с участием президентов Азербайджана, Армении и РФ. Повод для них более, чем очевиден. Конец июля – начало августа ознаменовался резким обострением на линии соприкосновения сторон в зоне нагорно-карабахского конфликта, а также вдоль армяно-азербайджанской границы. Количество погибших и раненых с обеих сторон стало самым высоким с момента заключения соглашений о прекращении огня 12 мая 1994 года.
Многие обозреватели обратили внимание на то, что организатором встречи стал президент России Владимир Путин. На этот раз Москва не ограничилась заявлениями в формате сопредседателей Минской группы ОБСЕ или комментариями чиновников из Министерства иностранных дел. В дело вступило первое лицо государства. Такая решимость Путина спровоцировала разговоры о том, что российское руководство пытается в процессе нагорно-карабахского урегулирования выдвинуться на первый план и оттеснить Минскую группу, где у Москвы всего лишь один голос наряду с двумя другими (Вашингтона и Парижа, представляющего неформально и Евросоюз). Но насколько обоснованы такие опасения?
Начнем с того, что Россия в нагорно-карабахском процессе не новичок. Само перемирие двадцатилетней давности было подписано при решающей роли Москвы и лично президентского представителя по урегулированию противостояния Владимира Казимирова. Этот вклад не оспаривают даже жесткие критики российской политики в Закавказье. Впоследствии Москва, имея неплохие неформальные связи и в Баку, и в Ереване, не раз выступала инициатором обсуждений карабахской тематики. Более того, в 2008-2012 годы трехсторонний формат переговоров наряду с консультациями в формате Минской группы ОБСЕ был признан и США, и ОБСЕ, и Европой в качестве важной площадки. От него ждали и прорывов (как это было в канун Казанского саммита 2011 года). В этой связи удивляться тому вниманию, которое уделил Карабаху Владимир Путин не стоит.
Для Москвы ситуация в этом регионе крайне важна по многим причинам. И потому, что Азербайджан – это непосредственный сосед РФ по дагестанскому участку границы и по Каспию, а Армения – многолетний военный союзник, на территории которого размещена единственная на сегодняшний момент база вооруженных сил России (Гюмри). И потому, что армянская и азербайджанская общины внутри РФ являются многочисленными (каждая из них превышает миллион человек).
Но помимо объективных причин для вовлечения Кремля есть и вещи, имеющие особую актуальность в сегодняшних контекстах. Во-первых, украинский кризис до предела обострил проблему трансформации постсоветского пространства. Разные страны, некогда образовывавшие единое союзное государство, выбирают разные внешнеполитические векторы. Все это умножает и без того сложные проблемы Евразии.
В армяно-азербайджанском же контексте остроты ситуации добавляет рост числа инцидентов не на линии соприкосновения сторон, а вдоль рубежей, имеющих международное признание. Тавушская область Армении или Газахский район Азербайджана не были частями бывшей Нагорно-Карабахской автономной области в составе Азербайджанской ССР. Они никак не описываются «Обновленными мадридскими принципами».
Однако есть важный нюанс. Если возможные военные операции Баку на территории Нагорного Карабаха с точки зрения формальной юриспруденции могут рассматриваться, как кампания против сепаратизма, то любые военные действия вдоль границы заставят ОДКБ, членом которого является Армения реагировать. Но как реагировать, если внутри самой Организации есть свои региональные «клубы по интересам», а у некоторых членов нет никакого желания при этом ссориться с Баку (в особенности у Казахстана). Более того, после 2008 года (признания Абхазии и Южной Осетии) Москва утратила рычаги влияния на Тбилиси. Процесс нормализации между двумя странами идет медленно, не переходя «красных линий». И в этом плане становиться перед жестким выбором «или Ереван или Баку» Москва не хочет: слишком много острых проблем может повлечь за собой такая постановка вопроса. Начиная от единства в рядах ОДКБ и заканчивая конфликтами разных лобби внутри РФ.
В этой связи задача Москвы не дать пожару распространиться. Иначе неизбежен слом статус-кво и появление новых непредсказуемых «вводных». Именно это (а не некое имманентное нежелание разрешать) конфликт толкает Путина к активизации роли миротворца. На этом направлении у Кремля есть свои плюсы. В отличие от Грузии, Молдовы или Украины по вопросу Карабаха две конфликтующие стороны заинтересованы в присутствии Москвы, как медиатора. Ереван в большей степени, как военный союзник РФ, но и Азербайджан не видит себя в качестве партнера одного лишь Запада. Баку предпочитает «политику качелей», которая уже не раз себя оправдывала в самые сложные периоды. У Москвы же свои собственные «качели», с которых она не хочет упасть. Отсюда и прагматическое стремление к деэскалации противостояния двух кавказских республик.
Что же касается желания или нежелания что-либо урегулировать, то главнейшим и принципиальным условием для этого является готовность сторон к миру и, как минимум, к компромиссам. За Баку и Ереван эту задачу не решит ни Путин, ни Обама. Но для того, чтобы эффективно кооперировать в Евразии ведущие игроки должны найти в себе силы возобновить полноценный диалог, не сводящийся к одной лишь «телефонной дипломатии». Без этого слишком велики риски того, что и Запад, и Россию будут время от времени тестировать на умение выполнять функции пожарной команды.
