Уже не раз приходилось слышать о важности проблемы компрадорских элит, пятой колонны, неадекватных экспертов и тому подобных несоответствий между чаяниями и реалиями. Этой проблеме посвящена одна из недавних статей Семёна Уралова. Текст насторожил, заставил задуматься. А это уже что-то.
Автор абсолютно верно отмечает, что связка НКО и прозападных элит является главнейшей угрозой любого автономного проекта, и даже констатирует: «Как известно, крепости чаще сдавали предатели, тайно открывавшие ворота, а не гарнизон и жители».
Понимаю, что жанр эссе допускает довольно вольную стилистику, но, всё же: крепости всегда сдаются гарнизоном и жителями, которые позволяют предательству произойти и привести к катастрофе – каким бы высокопоставленным ни был предатель, вплоть до генсека КПСС.
Действительное предательство, способное нанести ущерб, соизмеримый с масштабами общественной системы, должно быть системным явлением, воспроизводимым самим обществом. Это очевидно в современных реалиях: когда публичная декларация лжи, беспринципности, безнравственности не вызывает жёсткого и однозначного общественного порицания, не ведёт к изоляции, поражению в правах, предательство является лишь вопросом конъюнктуры. За примерами далеко можно не ходить.
В конце концов, предатель вырастает из того самого общества, которое он предаёт. Предательство – это симптом болезненного состояния культуры, а не просто безнравственный поступок предателя. Кстати, в комментариях к статье читатели предлагают рецепты лечения, например: «Кадры надо растить новые и адекватные стране и народу».
Тут не поспоришь. Но адекватность – параметр, зависящий от выбранных критериев. И именно здесь кроется действительная трагедия: если общество больно, то адекватные ему эксперты будут лишь «кризисными менеджерами», которые очень быстро окончательно загонят больного в гроб – привет из 90-х. Потому мера адекватности должна определяться не «страной и народом», а проектом.
К тому же, как выяснилось ещё в дискуссии Маркса с Фейербахом, действительная проблема состоит не в благих намерениях, а в том, где же взять учителя, который воспитает те самые новые кадры? Или, иначе: на основе какой теоретической и мировоззренческой базы будет формироваться новая кадровая политика? Любой проект всегда является функцией методологии. Об этом и пойдёт речь.
Разруха в мировоззренческих (в целом в обществе) и методологических (среди экспертов) основаниях не позволяет надеяться на разрешение ни одной из актуальных проблем социального строительства или хотя бы социальной диагностики. В этой плоскости и находится проблемная зона, нерешённость которой создаёт возможность закладки «цивилизационных бомб» и самой возможности существования компрадорских пятых колонн и НКО.
Отечественная философская и социальная традиция ещё в позднесоветский период была заражена западной методологией, причём далеко не самого лучшего пошиба. Да и тот куцый огрызок западной мысли, которым кормилось новое поколение советских интеллектуалов, ещё дополнительно укладывался в прокрустово ложе окостенелого диамата местного фарисейского розлива. Отечественная традиция вообще игнорировалась. Кроме того, колоссальный ущерб интеллектуальной сфере (не только у нас, но и в мире в целом) был нанесён философской антиутопией постмодерна, на долгие годы размывшей сами основы социальных наук.
И вот, когда реальная западная фундаментальная социология занималась разработкой проблем коммуникативных структур и социальной интеграции, а прикладная психология накапливала (и оттачивала на практике) методики манипулятивных практик, отечественная наука, словно ослик за морковкой, шла вслед за «мыслителями» типа Фукуямы и Тоффлера (привет из госдепа), или замшелыми идеями Поппера.
Как следствие, последние десятилетия отечественная «легальная» социальная (в самом широком смысле) мысль идёт в фарватере экспортного варианта западной интеллектуальной традиции, копируя её подходы и методы (зачастую, кстати, весьма действенные, особенно в практической плоскости). Похожая ситуация сложилась и в экономической теории, где неолиберальная лженаучная идеология чикагского пошиба, подобно интеллектуальному столбняку, парализовала развитие «официальной» экономической мысли по всему миру.
Следование в кильватере всегда навязывает догоняющую стратегию, которая заведомо проигрышна в долгосрочной перспективе. Это, например, проявилось в хрущёвском приноравливании к западным способам измерения социального развития, и было закреплено даже в официальной идеологии: «догнать и перегнать».
Конечно, догоняющая стратегия позволяет избегать избыточных издержек и ошибок, с которыми всегда связано лидерство, но, в то же время, вынуждает втягиваться в тот аттрактор, который задаётся лидерами. Что и произошло с СССР, во многом обусловив неизбежность упадка и коллапса.
Копирование методологических подходов качественно сужает пространство интерпретационного манёвра, заставляя использовать готовые методы и познавательные схемы, созданные в иных реалиях. Но куда более важен другой момент, который часто упускается: цель всегда встроена в средство, предусмотренное для её достижения. Используя средство, воплощаешь – и чем меньше понимаешь это, тем в большей степени – запечатлённые в нём цели, способы интерпретации реальности. Заимствование средства вынуждает видеть реальность такой, какой её видят те, кто это средство создавал.
Этим объясняется столь странное на первый взгляд засилье вестернизированного взгляда на реальность в современном мире, даже среди явных антагонистов Запада. Чаще всего это выбор неосознанный, даже вынужденный, продиктованный именно той «картиной реальности», в которой возможно применять те методы познания и деятельности, которые были переняты у противника.
Вынужденная погоня за методической и технической вооружённостью (ибо конкуренция, думать некогда) оборачивается полной зависимостью от лежащей в основе любых теоретических конструкций методологии и соответствующей аксиоматики. Здесь и кроется скрытая, но от того еще более зловещая угроза: медленно, но необратимо перерождаются мировоззренческая архитектура и картина реальности, вплоть до ценностных установок.
Так произошло вырождение и советской мыслительной традиции: подмена ориентиров интеллектуальной практики привела к стремительному нарастанию пропасти между ценностными установками общества (как реальными, так и декларируемыми) и интеллектуально реконструируемыми моделями этого общества. Что и было признано, правда, с роковым опозданием: «Мы не знаем общества, в котором живём».
Но ведь знаний должно было быть в избытке, что обеспечивалось работой всяких государственных органов наподобие Госкомстата, не говоря уж о спецслужбах? Ан нет, генсек хорошо понимал, о чём говорил: в избытке была информация, собираемая в рамках заимствованной методологии, а потому дававшая и соответствующее знание, мало пригодное для целей управления системой, но весьма полезное для её развала.
Западная методология выступала и выступает своеобразным интеллектуальным и даже духовным «троянским конём», в котором упакованы мировоззренческие смыслы и установки. Любое его задействование автоматически «активирует» соответствующую мировоззренческую матрицу и ведёт к интенсивному её распространению среди пользователей. Очень быстро складывается новый мировоззренческий стандарт, на лояльность которому проверяются новые кадры. Процесс начинает воспроизводить сам себя.
Жертва начинает описывать реальность в навязанных принятой методологией понятиях и оценивать собственную (и чужую) деятельность исходя из навязанных критериев. Мировоззренческая мышеловка захлопывается. И даже если жертва совершит невозможное и победит в неравной борьбе, сработает великая китайская мудрость: победивший дракона сам станет драконом.
Это объясняет, возможно, те парадоксальные коллизии, которые преследуют русский мир на протяжении всей истории отношений с Западом. Победы над очередной заразой в открытом противостоянии оборачиваются рецидивами этой же заразы, но уже в собственном цивилизационном пространстве. Актуальный пример – фашизм, пришедший с обуржуазиванием отечественных люмпенов и мещан.
Крайне важно понимать, что задачи созидания и разрушения отличаются принципиально, обладают разной методологией, лежат в разных этических измерениях. Созидание вырастает из собственной онтологии, оно сродно с созидателем, стоит на собственном фундаменте. Однако для разрушения системы достаточно найти всего одно слабое место и нанести выверенный удар.
Проблема действия на разрушение состоит в том, что оно осуществляется на поле иной, чуждой онтологии, которую нужно осмыслить в терминах собственной методологии. Поэтому использование для самоописания языка противника – это величайшая ошибка жертвы и грандиозная победа агрессора. В этом случае жертва не только делает за агрессора большую – и самую сложную! – часть работы, переводя чуждую онтологию в понятия собственной методологии, но ещё и генерирует бесполезное для большей части самого общества самоописание, что разрушительно для любой системы.
Борьба с пятой колонной при сохранении актуальной методологии изначально бесперспективна, так как будет вестись на поле (понятийном, смысловом, мировоззренческом) противника. Нужно покинуть это поле, воссоздав собственное пространство смыслов. Потому важнейшая задача сегодня состоит не столько в борьбе с НКО, сколько в выработке аутентичной мировоззренческой, цивилизационной матрицы, на основе которой возможно построение продуктивной методологии социального строительства.
И у русской цивилизации есть колоссальный опыт самостроения и самостояния. Да, этот опыт отнюдь не целостен. Но в том и ценность его, что прерывался он именно отчаянными бросками в западничество, когда русский мир начинал мерить себя инородной меркой. Выход же на собственный цивилизационный аттрактор приводил к величайшим достижениям и прорывам в собственное, а не уже реализованное кем-то будущее.
Эта способность к собственному самоуправлению очень рельефно проявилась, например, в развитии русской науки, которая уже со времени Ломоносова сформировала собственную высокопродуктивную традицию. В советское время отказ от мирового опыта построения системы образования и создание собственного проекта в кратчайшие сроки (одно поколение!) позволило вырваться в лидеры уже научно-технического прогресса. И далее по списку: философия, литература, музыка…
В каждом пункте этого списка русская цивилизация предстаёт для Запада неразрешимой загадкой. И об этом говорят величайшие представители западной интеллектуальной традиции – у кого хватило прозорливости. Но наши собственные поиски «загадочной русской души» смешны, потому что для нас-то самих загадок никаких быть не должно: в каждом из нас живёт задонщина, достоевщина, толстовщина, бердяевщина, прокофьевщина, рахманиновщина. Для нас это – банальная норма, которую нужно осознать и принять.
Возврат к самостоянию – и прежде всего в мировоззренческой сфере, где русская цивилизация обладает неоспоримыми преимуществами и колоссальными ресурсами – является условием воссоздания самосознания, которое послужит базой для развёртывания всех необходимых элементов общественной системы, в пределах которой будет обессмыслена проблема НКО и всяких там пятых колонн.
Весь этот колоссальный опыт ждёт своего часа под спудом сиюминутных метаний в иллюзорном лабиринте навязанных обстоятельств. Задача состоит в том, чтобы выйти за рамки навязанной методологии, отказаться от столь аппетитного сыра в цивилизационной мышеловке. Прежде всего необходима победа не над врагом (хотя и это несомненно важно), а над собственными беспринципностью, алчностью, эгоизмом – этими западными заболеваниями, которые и наделяют западную приманку привлекательностью. Только так победитель дракона может избежать древнего проклятия и стать, наконец, Георгием Победоносцем.
