12 мая 2014 г., в ходе визита французского президента Франсуа Олланда в Грузию ему были продемонстрированы военнослужащие грузинских вооруженных сил, которые в самое ближайшее время должны быть отправлены в Центральноафриканскую Республику (ЦАР) для участия в составе французского контингента в миротворческой операции ЕС в этой далекой стране. Президент Олланд назвал решение грузинского правительства отправить миротворческую роту из 150 военнослужащих «эмоционально важным для себя». Более того, французский президент отметил, что решение Тбилиси об отправке миротворцев в Африку может продемонстрировать всем в Европе, какую пользу может принести ей Грузия, «когда в будущем войдет вопрос о ее возможном полноправном членстве в ЕС».
В настоящее время рота грузинских ВС проходит интенсивные тренировки под руководством французских инструкторов на одной из грузинских военных баз. Наряду с этим, данное событие является важным индикатором смещения акцента как в планах дальнейшего развития и военного строительства ВС Грузии, так и в политике официального Тбилиси в вопросах дальнейшего сближения с НАТО, с целью получения от Альянса долгожданной Программы действий по членству в нем (Membership Actions Plan). Фактически, происходит смещение целей военного строительства Грузии с «классических» задач как по обороне страны от военной агрессии (в первую очередь, в восприятии официального Тбилиси – от угрозы с севера), так и попыток возвращения отколовшихся Абхазии и Южной Осетии военным путем к акценту на развитие миротворческого потенциала ВС Грузии.
Нельзя сказать, что данная трансформация в сфере безопасности и военного строительства является только инициативой новых грузинских властей. Эта тенденция началась еще при правительстве М.Саакашвили, уже после завершения «Пятидневной войны» августа 2008 г. Однако после прихода к власти «Грузинской мечты», уже примерно к середине 2013 г. это стало уже более видимым. В частности, при М.Сакашвили, с учетом опыта «Пятидневной войны», в ходе структурных преобразований в грузинских вооруженных силах основное внимание уделялось формированию и оснащению частей ПВО и противотанковой обороны, а также реформированию системы подготовки резервистов, обнаружившей серьезные недостатки в ходе войны. Пусть и не в прежних объемах, но продолжались закупки вооружений и военной техники, с упором на восстановление потенциала артиллерийских и бронетанковых подразделений, а также оснащение сухопутных войск новыми видами противотанкового вооружения и средств ПВО. Реформа грузинской армии включала в себя также адаптацию к новым условиям, в том числе к ведению локальных конфликтов по современным стандартам с использованием средств радиоэлектронной борьбы и беспилотной авиации. Главным противником стали считаться не столько армии Абхазии и Южной Осетии, сколько российские военные базы в этих странах и Северо-Кавказский военный округ ВС РФ.
Примерно с конца 2010 г. стали предприниматься работы по формированию боеспособной системы резерва, которая продемонстрировала свою полную непригодность в ходе августовской «Пятидневной войны» 2008 г. Предполагалось, что формирующаяся система военного резерва в Грузии будет делиться на два типа: резерв сухопутных войск, состоящий из бывших военнослужащих, которые будут проходить обязательную военную службу в резерве, и второй тип – резерв территориальной обороны, комплектуемый на добровольной основе, по территориальному принципу, для поддержки местных властей в случае военных действий и чрезвычайных ситуаций. Публичные обсуждения относительно проекта Концепции системы военного резерва продолжились вплоть до первой половины 2012 г., когда подготовка к парламентским выборам в октябре того же года практически затмила собой всю остальную активность, в том числе и военного ведомства.
Новый министр обороны Грузии (с ноября 2012 г. ) в правительстве Бидзины Иванишвили Ираклий Аласания выдвинул уже новые концептуальных подходов к дальнейшему развитию и реформированию ВС Грузии. Формально подходы Аласания не отличались от подходов предыдущих министров обороны, однако важнейшим было подтверждение им решимости продолжить участие ВС Грузии в международной миротворческой операции НАТО в Афганистане, с их последующим реформированием и трансформацией. Еще в августе 2009 г. Грузия приняла решение об отправке в Афганистан грузинских войск в составе миротворческих сил НАТО, который стал самым многочисленным контингентом из числа стран, не входящих в Североатлантический Альянс. Грузии имеется самый большой контингент из числа постсоветских и не входящих в НАТО стран – примерно 1570 военнослужащих.
С другой стороны, военно-политическое руководство Грузии, видимо, пришло к выводу, что на нынешнем этапе наиболее эффективным способом добиться, как минимум, углубления интеграции с Альянсом является именно активное участие грузинских подразделений в совместных миротворческих операциях НАТО. Если во времена М.Саакашвили миротворчество являлось хоть и важным направлением военного строительства в Грузии (по сравнению со развитием ВС, способных силовым путем восстановить юрисдикцию Тбилиси над Абхазией и Южной Осетией и в ограниченных рамках даже противостоять вовлечению России), то в настоящее время оно становится первоочередным.
В соответствии с данной логикой Грузия стала ускоренно осуществлять постепенное перевооружение с систем советского/российского производства на вооружения «натовского стандарта», с упором на приобретением систем более мобильного характера. В конце 2013 г. военным ведомством Грузии было объявлено о снятии с вооружения всех вертолетов советского/российского производства (ударных Ми-24 и Ми-25 и многоцелевых Ми-8) и замене их на западные образцы авиационной техники. Также были анонсированы планы о постепенной замене танков Т-55 и Т-72 грузинской армии на системы противотанкового вооружения западного производства.
Дополнительную важность для перспектив военного строительства в Грузии и упора на легкие, мобильные силы, способные участвовать в миротворческих операциях и операциях по поддержанию мира и стабильности стало решение ЕС о возможности включения грузинских подразделений в состав сил быстрого реагирования ЕС, принятое в 2013 г. Результаты этого уже стали видимы в первой половине 2014 г., когда началась практическая подготовка к развертыванию миротворческого контингента ВС Грузии в ЦАР. Сделанное президентом США Бараком Обамой в конце марта 2014 г., заявление о нереалистичности в ближайшее время вступления Украины в НАТО вызвало серьезное разочарование и беспокойство в Грузии. Однако при этом оно также проиллюстрировало осознание Западом того, что в нынешних условиях предоставление Грузии возможности членства в НАТО в восприятии Москвы означает реальный переход «красной линии». Естественно, что общественность Грузии серьезно надеялось на то, что в свете развитий в Украине и обострения отношений России с Западом возникает возможность предоставления их стране MAP в ходе ожидаемого в сентябре 2014 г. очередного саммита НАТО в Великобритании, однако на данный момент такой сценарий представляется не вполне реалистичным.
Тем не менее, именно в данных условиях упор на повышение миротворческого участия Грузии в операциях НАТО и ЕС в различных регионах мира может получить особое военно-стратегическое значение для дальнейшего сближения Грузии с Альянсом. Это тот случай, когда делается попытка решения проблемы не на том уровне, на котором она сталкивается с наибольшими трудностями (т.е. военно-стратегическом, на уровне геополитического противоборства России с Западом), а на более низком, если можно выразиться – техническом уровне оперативного взаимодействия ВС Грузии и структур НАТО. В определенной мере попытки Грузии можно сравнить с участием воинских контингентов Греции и Турции в корейском войне 1950-53 гг. в составе контингента ООН. Как известно, участие Греции и Турции в корейском войне явилось, хотя бы на публичном уровне, одним из решающих факторов по включению этих двух стран в состав НАТО в ходе так называемого «первого расширения» Североатлантического Альянса в феврале 1952 г. Удастся ли Грузии повторить этот путь – покажет динамика развития геополитических процессов на постсоветском пространстве.
