24 сентября 2001 года в ереванском кафе "Поплавок" был убит один из посетителей -- гражданин Грузии Погос Погосян. Его убил один из охранников президента Роберта Кочаряна, которого потом обвинили в убийстве по неосторожности и осудили на... полтора года условно.
Через пять лет после этого убийства я сделал небольшое описание всей истории, не очень веря, что она когда-либо может оказаться востребованной. Оказалось, что я был неправ. К сожалению, история повторилась: в ереванском ресторане "Арснакар" в июне 2012 года был избит молодой врач, скончавшийся через две недели после побоев.
Эта история немедленно напомнила о том, что случилось 11 лет назад. И я достал свои заметки. Вот их первая часть. Это "Сентиментальная история "Поплавка", "За что в "Поплавке" не убивают" и "... и за что убивают".
Продолжение будет завтра. Оно будет состоять из главок "Папа Римский, Ave Maria и заговор молчания", "Общественный резонанс" и "Следствие и суд".
Сентиментальная история «Поплавка»
Я любил бывать в этом кафе. А пристрастился я к нему, потому что оно расположено близко к моему дому (прямо напротив), а еще – вечерами там царила прекрасная атмосфера артистически-художественного Еревана, было множество знакомых и друзей и – что очень важно – играла джазовая музыка.
Центром всего этого был известный джаз-музыкант Левон Малхасян, которого все знают как Малхаса. Как-то осенним вечером 1997 года я встретил его на улице. «Заходи в «Поплавок», – сказал он мне, – оно снова открылось, и новые хозяева предложили мне играть там на фортепиано. Они купили рояль, и я хожу туда таперствовать. Заработок небольшой, зато я занимаюсь своим любимым делом».
«Поплавок» в Ереване знают, кажется, все. Еще с семидесятых годов это было одним из самых известных городских кафе.
«Козырек», «Сквознячок» и «Поплавок» в Ереване были известны, кажется, всем. Официально они назывались как-то иначе, но многие просто не знали этих названий. Помню, что двухэтажный «Поплавок», отдаленно напоминавший корабль, с бетонной мачтой на втором этаже, на которую летом натягивали огромный тент из выцветшего брезента, был «Алыми парусами». Но для нас первый этаж был «Трюмом», а второй – собственно «Поплавком» или «Раскладушкой».
В этих трех кафе, где каждый вечер собиралась молодежь. Там можно было взять чашку дешевого кофе и просидеть целый вечер. Официантки ворчали, но правила игры, в основном, соблюдались честно: допил чашку – бери новую или уходи. Но пока в чашке есть хоть капля кофе, сиди, сколько хочешь.
Это были островки свободомыслия. Там можно было поговорить о немарксистской философии, пересказать последние новости, услышанные по «Голосу Америки» или «Би-би-си», взять у приятеля почитать «Архипелаг ГУЛАГ». Агентов КГБ, ходивших туда, как правило все знали и считали людьми безопасными. Так оно, в целом, и было.
С распадом Советского Союза эти кафе как-то отошли на задний план. Конечно, потому что свободомыслие выплеснулось на улицы и площади, а затем на страницы десятков газет, появившихся в этот период. Но еще и потому, что Армения переживала войну, кризисы шли косяком, и у людей появились другие заботы. Да и денег на походы в кафе, собственно говоря, почти ни у кого не было.
Но и это прошло. Исчезли из наших квартир печки-буржуйки, Ереван стал просыпаться, как после зимней спячки. Мы стали чаще видеться с Малхасом. И вот – он пригласил меня захаживать в «Поплавок». Признаться, в первый раз я пошел туда исключительно из уважения к Малхасу. Рояль стоял в углу задымленного зала, и Малхас, с сигаретой во рту и бокалом коньяка на инструменте, играл известные джазовые мелодии.
А играл он здорово. Пальцы Малхаса крепко ложились на клавиши, звуки, которые он извлекал из инструмента, были ясными, светлыми, красивыми. Импровизировал он энергично, в музыке чувствовалась хитринка, легкий юмор и огромное обаяние. «Догадайся, что я сейчас буду играть», – говорил он, начиная очередную композицию. Но догадаться было невозможно – Малхас мог с легкостью перейти от одной мелодии к другой, вставить пару цитат из третьей, а закончить импровизацию бурной кодой, в которой слышались бы все три.
Вокруг Малхаса начали собираться ереванские джазмены. Сначала это были его сверстники, вместе с которыми он играл еще в советские годы, потом потянулась молодежь. И первым среди нового поколения был блестящий пианист Ваагн Айрапетян, сын известного скрипача Каро Айрапетяна.
«Поплавок» становился все более привлекательным. Туда стала ходить артистическая публика, а потом к ней добавились политики и вслед за ними – журналисты. Становилось тесно. За кафе закреплялась слава богемного и элитарного. Малхас уже почти не играл. Он сидел за столиком в углу, потягивал водку с кока-колой и когда друзья подходили к нему поздороваться, вставал и целовал их. «Я стал иконой, честное слово, – говорил он, – все, кто входят, обязательно должны меня поцеловать».
Популярность «Поплавка» росла, а с ней росла и популярность джазовой музыки. Сама жизнь в Ереване постепенно приобретала джазовость. Изо всех кафе, расположенных в парках в центре города, слышались джазовые записи, и даже пиво по телевизору рекламировали под музыку Гленна Миллера.
Я бывал «Поплавке» почти каждый вечер. Он находится напротив моего дома, и обычно часам к десяти вечера я выходил из дому, заказывал чашечку кофе и, потягивая его, перекидывался новостями с приятелями-завсегдатаями. Конечно, все это я делал, с удовольствием слушая джазовую музыку и с важным видом поругивая музыкантов за огрехи в исполнении.
Бывало и так, что чашечка кофе превращалась в рюмочку-другую водки. Бывало, что счет количеству рюмочек терялся, а дорога домой затягивалась на несколько часов.
Так было в одну из летних ночей 1998 года, когда ближе к полуночи в «Поплавке» вдруг заиграл и запел известный джазовый музыкант Арто Тунчбояджян. Это было его первое появление на публике в Армении. До этого он играл в ансамбле турецкой певицы (не помню, как ее зовут, но в Турции она очень знаменита), аккомпанировал знаменитым Элу ди Меоле и Джо Завинулу.
Посетители кафе были заворожены его огромной энергией, каким-то первобытным по силе талантом и удивительным чувством музыки и ритма. Мы сидели до четырех утра, а Арто играл на ударных, тамтамах, гитаре и фортепиано. А еще он потряс всех, исполнив какую-то очень необычную и даже просто дикую мелодию на бутылке с «Джермуком», отбивая при этом ритм на подносе, который отобрал у официантки.
В «Поплавке» такие импровизированные джаз-вечера не были редкостью. Как-то раз туда втиснули целый биг-бенд, чтобы послушать пару вещей в исполнении Чика Кориа. В тот вечер там просто нечем было дышать. Чик сидел за моей спиной и непрерывно раздавал автографы девицам, буквально рвавшимся к нему через мою голову.
А еще как-то ночью Ваагн Айрапетян импровизировал с нью-йоркским пианистом Арменом Донеляном. Тогда я сидел за одним столом со знаменитым в мире джаза продюсером Джорджем Авакяном, который много лет работал с Луи Армстронгом, и с такими гигантами джаза, как Дюк Эллингтон, Бенни Гудмен, Эролл Гарнер, Арт Тэйтум. А еще Джордж Авакян сыграл критически важную роль в том, что знаменитостью стал виртуоз игры на трубе Майлс Дэйвис… Словом, я сидел за столом с живой легендой джаза. Спустя несколько лет мы встретились с Джорджем в Нью-Йорке. И в маленьком французском ресторанчике Манхаттана Джордж рассказывал мне, как провалились первые гастроли Эдит Пиаф в Америке, и как он организовывал гастроли Бенни Гудмена в СССР… Но это совсем другая история.
Словом, я любил бывать в «Поплавке».
За что в «Поплавке» не убивают…
В кафе любил ходить и президент Армении Роберт Кочарян. Сначала его походы в кафе как бы подчеркивали его близость к народу и любовь к джазу. Это было в конце девяностых, когда его только что избрали президентом на выборах, результат которых многими ставился под сомнение.
Кочаряну необходим был положительный имидж. Его должна была обеспечить американка Кася Абгарян, которая, по слухам, была имиджмейкером одного их американских президентов. Видимо, под ее влиянием, образ Кочаряна выстраивался как такого простецкого «парня из народа». Одним из первых организованных ею мероприятий стал предвыборный баскетбольный матч, в котором преданные Кочаряну политики усердно бегали по площадке, изображая спортивный азарт. Правда, мне кажется, что у троих азарт был неподдельным. Это министр иностранных дел Вардан Осканян, который в молодости был хорошим баскетболистом, президент Карабаха Аркадий Гукасян, известный как человек неравнодушный к спорту. Третим был, конечно, сам Кочарян.
Став президентом, Кочарян некоторое время прислушивался к советам Каси. Так, пару дней он ездил на работу… на велосипеде. Зрелище, говорят, было очень забавное. Президент Кочарян в черном костюме и при галстуке ехал на велосипеде, а перед ним гуськом – несколько полицейских машин, из которых громко кричат в мегафоны гаишники, освобождая дорогу. За Кочаряном же следуют три джипа с охранниками, строго соблюдая дистанцию между собой и боссом. Это было бы смешно, ели бы не выглядело так искусственно и надуманно.
Однако походы в кафе прижились. Левон Малхасян, игравший для Кочаряна и его гостей, с восторгом рассказывал друзьям о том, какой Кочарян знаток и ценитель джаза. А друзья распространяли эти истории по всему Еревану. И правда, почему бы президенту не ходить в кафе и не слушать любимую музыку в нерабочее время? Чем он хуже обыкновенных ереванцев?
Проблема в том, что обыкновенные ереванцы к тому времени уже почти перестали ходить в «Поплавок». Он становился слишком дорогим удовольствием, да еще и с политическим привкусом…
Постепенно «Поплавок» стал местом протокольного времяпрепровождения высоких гостей. Первым таким гостем был, кажется, президент Румынии. А может, и Аргентины. Потом были другие президенты, послы и бизнесмены. Завсегдатаи «Поплавка» знали: если вокруг кафе царит оживление, в самом кафе вдруг появляются крепкие молодые парни с короткими стрижками, а за столиками оказывается множество людей из окружения Кочаряна, значит, будет и шеф.
И в один из таких вечеров, в «Поплавке» произошла сцена, странным образом походившая на трагичное событие, случившееся позднее.
В тот вечер Роберт Кочарян ужинал с Керком Кркоряном. Длинный стол был накрыт под дальней стеной «Поплавка». За столом сидели Кочарян и Кркорян в окружении свиты –министров, бизнесменов и банкиров. Зал, как обычно в такие вечера, был насыщен политиками, преданными Кочаряну, и многочисленной охраной.
Но для нашей компании в «Поплавке» всегда находился столик. В тот вечер нас было пятеро. Мы пили кофе, коньяк и о чем-то беседовали. Мой друг, фотограф Рубен Мангасарян, поддававший с самого утра, был уже на предпоследней стадии опьянения. На этой стадии он всегда обнимал сидящую рядом женщину и что-то нашептывал ей на ухо. Что именно он нашептывал, всегда оставалось в тайне, так как потом ни он, ни она (кто бы она ни была), не раскрывали этого секрета.
Когда наступала последняя стадия, Рубик засыпал. Просто клал руки на стол и засыпал. Женщина, сидящая рядом, возвращалась в общество, поправляя прическу. Так случилось и на этот раз. Рубик уснул, а его подруга присоединилась к общему разговору.
За президентским столом ужин закончился довольно быстро (видимо, восьмидесятичетырехлетний Кркорян устал к концу дня). Охранники засуетились, сидящие за столом встали и стали пробираться к выходу. Проход между столиками был узким, и министры цепочкой проходили у меня за спиной. С министром иностранных дел Варданом Осканяном мы были знакомы уже много лет – с той поры, когда он был издателем американского-армянского журнала AIM – Armenian International Magazine, – а я руководил ереванским бюро этого журнала. Поэтому Вардан, проходя мимо, положил руки мне на плечи и сказал: «Здравствуй, Марк!» А потом, глядя в макушку спящего Рубика: «Здравствуй Рубик!»
От того, что кто-то позвал его по имени, Рубик проснулся. Но пока он сообразил, с какой стороны шел голос, пока сфокусировал нетрезвые глаза, Осканян уже прошел мимо. И прямо за моим стулом оказался Роберт Кочарян. «Добрый вечер, господин президент!» – пьяно сказал Рубик, и вернулся к прерванным снам.
«Добрый вечер, Рубик», – ответил Кочарян, который знал его еще с военных времен.
Но Рубик его не услышал. Он спал.
… и за что убивают
То, что случилось в «Поплавке» несколько лет спустя, когда президент ужинал там с Шарлем Азнавуром, было схоже с описанным мною случаем. Но если эпизод с Рубиком был просто забавным, то эта история оказалась одновременно трагичной и ужасной.
24 сентября 2001 года я снова пошел в «Поплавок». На этот раз чтобы встретиться с одним из моих друзей, только что приехавшим из Москвы. Собралась большая компания. Друг снял столик недалеко от сцены, заказал ужин. Вечер становился многообещающим.
Но в тот вечер у меня не было настроения. У входа в «Поплавок» я заметил оживление: несколько молодых людей в черном угрюмо смотрели на прохожих, на улице нелепо высились два-три огромных джипа, а в самом кафе начали собираться политические лица. Было ясно, что в кафе сегодня вечером придет Роберт Кочарян.
Мне не хотелось оставаться там. Я выпил с друзьями кофе и вышел. Было около девяти часов, и суета напряженного ожидания достигала своего апогея. Каким-то образом стало известно, что Кочарян ужинает в этот вечер с Шарлем Азнавуром. Но меня это не касалось.
Я направился домой, сел перед телевизором и стал редактировать статьи для одного центральноазиатского электронного издания, главным редактором которого я был тогда. По телевизору показывали оперу Моцарта «Дон Жуан», которую я очень люблю. Словом, я чувствовал себя вполне комфортно.
Было уже больше одиннадцати, когда мне позвонили друзья, оставшиеся в «Поплавке»: «Приходи скорее! Здесь такой концерт! Дживан Гаспарян играл с Малхасом… Это так здорово!» Я не выдержал. Решил все-таки сходить, посидеть немного с друзьями и выпить еще кофе.
Когда я вошел в «Поплавок», оркестр играл знаменитый Чардаш композитора Витторио Монти. Солировал на скрипке Грачик Арутюнян – мой приятель с детских лет, живущий сейчас в Германии. Он играл блестяще. Атмосфера «Поплавка» была насыщена эмоциями. Мои друзья уже были изрядно навеселе – сказывалось не столько количество выпитого, сколько эмоциональный подъем. «Видимо, действительно было очень хорошо, – подумал я, – может, не стоило уходить?»
Кафе было заполнено до отказа. За длинным столом под дальней стеной сидели официальные лица. Помню Кочаряна, Вардана Осканяна и Шарля Азнавура. За другими столиками было несколько бывших и нынешних министров, в том числе министр юстиции Давид Арутюнян. Недалеко от президента расположился посол Армении в России Армен Смбатян. Было в кафе и несколько депутатов Национального Собрания. То есть здесь был практически весь политический бомонд.
Был здесь и бомонд неполитический. Помню нескольких бизнесменов и артистов. Возле входа в туалет (и это важно для последующего изложения) стояло пять-шесть столиков. За одним из них сидела группа журналистов, другой столик занимали знакомые мне молодые люди – парень и девушка. За третьим были двое, один из которых -- Погос Погосян, армянин из Джавахка – региона Грузии, где живут почти одни армяне.
Почти сразу после того, как я вошел, музыка прекратилась, Грачик, картинно поцеловав скрипку, стал укладывать ее в футляр, а президент и компания встали и направились к выходу.
Те, кто следит за событиями в Армении, знают, что было дальше. Когда Кочарян и Азнавур выходили из кафе, к ним подошел один из посетителей, тот самый джавахкский армянин, и что-то сказал. Охрана президента оттеснила его. Потом, когда босс ушел, несколько охранников вернулись, затолкали беднягу в туалет и убили его.
Но мы этого еще не знали. И не видели ничего удивительного в том, как вдруг поспешно собрались и ушли гости посла. Один из гостей рассказал мне примерно спустя год после события, что посол распорядился: «Уходим, и вы ничего не видели и не слышали». Его гости поднялись и ни о чем не спрашивая быстро ушли через другой выход. «Мы не знали, что кого-то убили», – оправдываясь, сказал этот человек.
Мы с друзьями не заметили ничего особенного. Казалось, жизнь полупьяного «Поплавка» продолжается, как ни в чем не бывало. Прошло меньше получаса, и мне снова захотелось уйти. Я встал и, попрощавшись с друзьями, направился к выходу.
Как я уже сказал, недалеко от туалета сидели молодые люди – парень и девушка. Я знал обоих, она была моей студенткой в университете, а его я несколько раз видел на конференциях и семинарах. Он оставил на меня очень хорошее впечатление: спорил, отстаивал свою точку зрения, – словом, было видно, что парень он думающий и самостоятельный.
Когда я подошел к ним, ее лицо было застывшим, каменным. Я спросил: «Почему у тебя такое трагичное выражение лица»? Она посмотрела на меня и сказала: «Здесь только что убили человека».
В это невозможно было поверить: здесь же столько народу! «Как убили?» – спросил я. «Вот так… он подошел к Кочаряну и сказал: «Привет, Роб!» Охранники сначала ушли, а потом вернулись, завели его в туалет и убили! Он и сейчас там лежит».
Я оглянулся. У входа в туалет плотной стеной стояли трое полицейских, а недалеко от самого кафе толпились хозяева и менеджеры «Поплавка» и с озабоченным видом говорили по мобильным телефонам.
«Представляете, – у моей знакомой начиналась истерика, – живого человека убили. Только за то, что он сказал: «Привет, Роб!»
... Я почти не спал в эту ночь. Почему-то мне казалось, что охранник останется безнаказанным. И мне все время виделись глаза моей студентки. В них была глубокая безнадежность. И еще вопрос: «неужели никто ничего не сделает»?
