Продолжаю рассказ о 1988 годе, когда мне было тридцать лет.
Понимаю, что азербайджанским читателям иногда бывает нелегко читать эти записки, в которых я описываю, как видел и воспринимал мир в 1988 году. Но не писать об этом ведь было бы неправильно...
И если вы не увидели первых трех частей, то вот, пожалуйста, линки.
Часть первая. 1988 год. Первые карабахские митинги -- здесь
Часть вторая. 1988. Митинги как выражение гражданской позиции -- здесь
Часть третья. 1988. Крупные перемены -- здесь
А сейчас -- часть четвертая
1988. Нстацуйц, или сидячая забастовка
Но вернемся к началу лета – или, вернее, к концу весны.
Митинги на оперной площади стали повседневностью. Они проходили регулярно, собирая каждый раз от шести до десяти тысяч человек. На митингах люди получали информацию и обменивались мнениями. Сказанное на митинге немедленно становилось для многих ереванцев истиной в последней инстанции.
Телевидению перестали верить, однако каждая передача, проходившая по московским телеканалам, в которой говорилось об Армении, Азербайджане или Карабахе, смотрелась самым внимательнейшим образом, досконально обсуждалась и критиковалась как "плохая".
Редко когда общественное мнение оценивало передачу как "неплохую" и почти никогда как "хорошую".
Постепенно менялся адресат митингов. Если в феврале требования митингующих касались, главным образом, Москвы, центра, Кремля, ЦК КПСС, то с приближением лета адресатом все чаще становилось руководство Армении.
Логика была примерно такой: если Совет народных депутатов НКАО, в полном соответствии с законами СССР, обратился к Верховным советам Азербайджана и Армении с просьбой согласиться на переход из одной братской республики в другую, то почему Верховный совет Армении не рассматривает эту просьбу? Ведь это же соответствует законам?!
Надо ее рассмотреть и принять. А когда Армения ее примет, а Азербайджан, естественно, отклонит – тогда Москва выступит в роли арбитра, и посмотрим, что она решит.
Но в то же время, никакой уверенности, что Армения готова удовлетворить просьбу Карабаха, не было. Люди на митингах понимали: в Верховном совете было немало депутатов, готовых голосовать так, как им велят в ЦК партии. Армянский ЦК делает то, что скажут из Москвы. А столичное начальство против удовлетворения просьбы карабахских депутатов.
Но была почему-то уверенность: даже если Верховный совет Армении не согласится с просьбой Карабаха, это решение всегда можно будет переголосовать. Но зато народ увидит, кто из назначенных сверху "народных избранников" является антинациональным элементом, а кто действительно исполняет народную волю.
Обратите внимание, в первые месяцы карабахского движения Азербайджан не был даже адресатом митингов. Не было попытки завязать диалог – ни с официальным Баку, ни с демократическими силами или диссидентами Азербайджана. Вместо этого сначала добивались решения Москвы, а затем – тоже решения Москвы, но уже как ответ на действия официального Еревана.
Как объяснить это? Видимо, тем, что, с одной стороны, митингующие предполагали, что разговор все равно не получится. С другой – «о чем с ними говорить?» С третьей – между соседними республиками не было традиции общения на официальном уровне – все шло только через Москву, хотя на уровне простых людей контакты были, причем вполне дружеские. Часто заключались смешанные браки, армяне и азербайджанцы ездили друг другу в гости, жили по соседству, торговали – и вместе, и друг с другом… И, конечно, ругались и дрались. Как же без этого?
Но вернемся на оперную площадь.
Монотонное течение митингов нарушилось, если мне не изменяет память, в середине мая, когда группа студентов села на ступеньки оперного театра и заявила, что не встанет с места, пока Армения не примет официального решения и не удовлетворит просьбу Карабаха.
Число студентов на сидячей забастовке быстро росло, и вскоре их уже было около 200 человек.
Эта была очень неожиданная форма протеста, внесшая в протесты позитивную струю молодости и задора со светлой аурой. Вокруг сидевших на ступеньках оперного театра студентов стали собираться люди, к ним приходили барды и пели им свои песни, их навещали актеры, чтобы поговорить и развлечь, а музыканты приходили со своими инструментами, чтобы сыграть для них. Забастовщиков кормил весь Ереван – считалось хорошим тоном пойти на площадь, взяв из дома что-нибудь съестное, или хотя бы принести им термос с чаем или кофе.
По утрам, проходя на работу мимо оперной площади, я с умилением наблюдал, как ночевавшие там студенты с зубными щетками в руках выстраивались в очередь у фонтанчиков с питьевой водой, и как девочки подметали площадь. С большим, наверно, умилением рассказывали, как университетские преподаватели приходили к своим студентам, чтобы принять у них зачеты и экзамены прямо там же, на ступеньках оперы.
Сидячая забастовка стала редчайшим случаем в СССР, когда массовый протест достиг своей цели. Недавно назначенный на пост первого секретаря ЦК компартии Армении Сурен Арутюнян уступил требованиям митингующих и забастовщиков, и 15 июня Верховный совет Армянской ССР принял решение о включении Нагорного Карабаха в состав Армении.
Тот период – май-июнь 1988 года – и сейчас многие вспоминают как «время сидячей забастовки». Среди лидеров, выдвинувшихся в ходе этой студенческой акции протеста, оказались несколько человек, и сейчас играющих значительную роль в жизни Армении, ставших государственными деятелями, дипломатами, журналистами. Сидячая забастовка сыграла большую роль в их жизни, как и в жизни нескольких супружеских пар, романтические чувства которых родились там же, на оперной площади.
А для одного из студентов-филологов – Наири Унаняна – забастовка стала звездным часом. В следующий раз он появился на публике через 11 лет – 27 октября 1999 года, когда во главе вооруженной группы из пяти человек ворвался в зал заседания парламента. Его люди убили премьер-министра страны, председателя парламента, двух заместителей, нескольких депутатов и министра и спровоцировали глубочайший политический кризис, поставив под удар саму армянскую государственность. Унанян сейчас отбывает пожизненный срок в тюрьме недалеко от Еревана.
