С чем связаны последние споры вокруг границ северокавказских республик? Как они могут повлиять на обстановку в регионе и на соседние страны? Каким образом Москва влияет на ситуацию и предотвращает обострение отношений между субъектами федерации? На эти и другие вопросы корреспондента EADaily ответил старший научный сотрудник Центра проблем Кавказа и региональной безопасности МГИМО Ахмет Ярлыкапов.
— В последнее время обострилась ситуация в Дагестане, в частности в Кизляре, в связи с определением границы с Чечней. До этого была подобная проблема в Ингушетии… Как это влияет на ситуацию в целом на Северном Кавказе? Почему федеральный центр не купирует в зародыше такое развитие событий?
— Дело в том, что корни идут очень далеко. Если помните, был такой председатель парламента Чечни Дукуваха Абдрахманов. Он еще в 2006—2007 гг. говорил о том, что Кизляр не по праву принадлежит Дагестану и граница Чечни должна идти до Каспийского моря. То есть, в принципе, эти проблемы, пограничные, есть уже давно. Сегодняшнее обострение случилось из-за того, что чисто формально в РФ началось уточнение, вернее, внесение данных в единый реестр недвижимости, в том числе и пограничных муниципалитетов. И в этом смысле чеченская сторона решила этим воспользоваться и уточнить границы как с Ингушетией, так и с Дагестаном.
С Дагестаном такая ситуация… Дело в том, что это были чисто границы между хозяйствами, никто их не воспринимал как границы между настоящими республиками. Никогда никто так не думал. И поэтому границы совершенно идиотские. Сейчас, например, указатель на въезде в город Кизляр, обозначающий Кизляр, стоит на территории Чеченской Республики. И, конечно же, у чеченской стороны есть предмет для торга, скажем так. То есть они хотят произвести некий обмен территорий. И для этого как раз и была эта вот ситуация с установкой указателя.
Естественно, после того, что случилось в Ингушетии, в Дагестане это все восприняли очень болезненно. Хотя, на самом деле, того, что было с Ингушетией, в Дагестане не будет. Чеченская сторона прекрасно понимает, что обмен большими территориями произвести невозможно. И чеченская сторона понимает, что обмен надо произвести равноправный. То есть здесь никак чеченская сторона не будет идти на обострение.
— Но тут очень интересная позиция центра, потому что все мы понимаем, что Кавказ, особенно Дагестан, — сложный регион, там много народов, мало земли и так внутренних конфликтов полно. На этом фоне не становится ли миной замедленного действия для региона и для самого центра, в частности, появление такого, со стороны можно сказать, привилегированного субъекта, когда все конфликты решаются в пользу него?
Я совершенно согласен, что ситуация плохая. Я совершенно согласен, что эти все разборки территориальные — это, действительно, мина замедленного ли действия или какого там действия… Но это фактор, который способствует очень серьезному обострению ситуации в регионе. А в случае с Ингушетией это привело к тому, что очень жестко обозначилось ингушское движение как таковое. И вот этот территориальный спор привел к тому, что ингушское национальное движение оформилось окончательно именно как ингушское, именно как национальное. И в этом смысле у этих территориальных споров есть очень сильный политизирующий потенциал.
— Как эти конфликты и в целом ситуация на Северном Кавказе могут сказаться на соседних республиках, в частности Азербайджане и Грузии? Скажутся или нет?
— Конечно же, дестабилизация на Северном Кавказе сказывается на том, что происходит на Южном Кавказе. Дело в том, что с Азербайджаном, например, у Дагестана есть масса проблем, просто эти проблемы не обозначены. Если вы помните, 2 села лезгинских были переданы, и есть очень большая проблема с Самуром и разделом, проблема с водой. И вот, собственно говоря, обострение пограничных проблем с Чечней может привести к тому, что в Дагестане могут вспомнить и об этом тоже. О том, что есть масса проблем пограничных, в том числе с Азербайджаном и в том числе и с Грузией. Конечно же, это все оказывает влияние, по крайней мере, на отношения с республиками Южного Кавказа.
— В последнее время наблюдается затишье на Северном Кавказе со стороны радикалов, исламистов, террористов… Спор вокруг границ северокавказских республик может дать толчок к новому витку их активизации? Или это уже отдельный кейс, отдельный процесс и, в принципе, с терроризмом покончено на сегодняшний день?
— Это параллельные процессы. Конечно же, непосредственно ситуация с границами не влияет на ситуацию с подпольем, но что хотелось бы отметить, несмотря на полную победу над ИГИЛ (ИГ, организация запрещена в РФ. — EADaily) на Ближнем Востоке, несмотря на то, что на Северном Кавказе удалось добиться очень хороших успехов в борьбе с подпольем, что тревожит… Первое — это то, что подполье сохраняется, и второе — то, что подполье становится очень молодым. Сейчас руководителям подполья от 18 до 22 лет. А по последним терактам в Чечне — там вообще участвовали дети 11 лет. То есть это говорит о том, что проблема никуда не делась, несмотря на то, что терактов стало меньше и т. д.
— Вернемся к территориальным вопросам северокавказских республик. Пытается ли центр решать их через глав субъектов или он оставил все на самотек? Какая реакция?
— Я, к сожалению, не вижу никакой осмысленной реакции со стороны центра. Есть ситуативные действия, попытки как-то ситуативно разруливать. Но вот какой-то осмысленной реакции и осмысленной стратегии в этом отношении я, к сожалению, не вижу. Может, она есть, но пока, к сожалению, это все на уровне между субъектами федерации.
