«Этот звонок — серьезная поддержка» Роберт Кочарян о дружбе с Владимиром Путиным и борьбе за власть в Армении

После того как в Армении возбудили уголовное дело в отношении экс-президента Роберта Кочаряна, он решил вернуться в политику и превратился в главного противника премьера Никола Пашиняна. Дополнительную интригу в противостояние вносит то, что господин Кочарян считается близким другом Владимира Путина. В интервью спецкору “Ъ” Владимиру Соловьеву экс-президент рассказал о том, когда он подружился с российским лидером и насколько их дружба крепка, почему уверен в своем успехе и чьим считает Крым.

«Пока идет аккумулирование проблем практически по всем направлениям»

— Роберт Кочарян вернулся в политику. Это что значит? Расшифруйте.

— Это означает, что он вернулся в политику.

— Какие амбиции? Вы хотите из бывшего руководителя страны стать действующим?

— Во-первых, я никогда из политики не уходил. Как принято говорить, президенты из политики не уходят. Лет десять я был весьма пассивен. Высказывал свою точку зрения по принципиальным вопросам, с которыми не был согласен, но иной активности не проявлял. Сейчас я гораздо более активно буду высказываться.

— Уже высказываетесь.

— Уже высказываюсь. Я буду вовлечен в политические процессы. В каких форматах? Это может быть партия, может быть движение, может быть активное содействие какой-то партии, может быть персонифицировано или неперсонифицировано.

— В Армении с недавних пор события происходят быстро и ситуация меняется быстро. Мало у кого есть точное представление о том, когда могут состояться парламентские выборы. Никол Пашинян говорит, что они могут состояться до конца этого года, а могут в следующем году. Это значит, что вам с форматом участия в политике лучше бы определиться, поддерживаете ли вы Республиканскую партию или у вас будет что-то свое. Вы к чему склоняетесь?

— Можно сказать, что пока не определился. В том числе в силу того, что происходит.

— А что происходит?

— Не думаю, что в Армении кто-то знает, что происходит.

— Хорошо. А что произошло в Армении? Вот майские события — это, по-вашему, что было?

— Это была смена власти. Думаю, Пашинян почувствовал протестные настроения и вовремя их возглавил, что вылилось в смену власти. Это было впечатляюще.

— Я был в мае в Армении и видел в обществе большой подъем. Неужели людей так достала предыдущая власть?

— Думаю, была усталость от предыдущих властей, было ощущения застоя. Иначе вряд ли было бы такое массовое движение. Но знаете, можно прийти к власти на популизме — таких примеров в современной истории много. В таких ситуациях легко прийти к власти и гораздо сложнее из нее уйти. Ты приходишь на популизме, а уходить надо с достоинством и с реальными результатами. Четыре месяца показали, что пока идет аккумулирование проблем практически по всем направлениям. И это одна из причин моего возвращения в политику.

— Четыре месяца — это достаточно, чтобы оценить успешность или неуспешность, компетентность или некомпетентность власти?

— Это период достаточный, чтобы понять, насколько власть компетентна, на какие ценности опирается и способна ли она к системной работе. Вполне достаточно.

— Что вы поняли за эти четыре месяца о новой власти?

— Что она хаотична, не разбирается в экономике, не имеет ясной программы действий. Состав правительства эклектичен, нет ясных геополитических приоритетов.

Власть сначала может наломать дров, а потом пытается героически их разгребать. Это очевидная картина сегодняшней власти. Непонятно, что это за команда.

Есть достаточно яркий лидер, но его неуемное стремление к популизму вызывает серьезное беспокойство. Мне это напоминает латиноамериканский популизм в стиле Уго Чавеса (президент Венесуэлы в 1999–2013 годах.— “Ъ”). Если присмотреться и провести аналогии, это очень похоже.

— Большим другом России Чавес стал. Точнее, был.

— Вполне возможно. Но то, что происходит в Венесуэле сейчас,— это наследие Чавеса. Непрогнозируемость популистских действий, направленных на получение сиюминутного эффекта, стремление понравится толпе сейчас, сразу, акцент на охлократической модели управления, на том, что на небосклоне может быть только одно солнце — это первое лицо. Нет второго номера, пятого, десятого, двадцатого. Есть какой-то сотый где-то далеко-далеко. Такая модель не может быть живучей и давать нормальный продукт развития. За четыре месяца такие выводы сделать можно, по-моему.

«Он, может быть, метеорит или комета, которая сгорает очень быстро»

— Картина, которую вы описали, характерна для постсоветского пространства. Можно привести много примеров бывших советских республик, где есть только одно солнце. Все остальные не считаются, и им создают невыносимые условия для существования в политике.

— Возможны такие параллели. Но если это солнце имеет управленческий опыт, навыки, знания, понимает экономику, ориентируется на долгосрочные интересы страны, а не краткосрочный эффект на каких-то митингах, собраниях — это одно. В этом случае страна реально может двигаться к прогрессу при всех проблемах такой модели управления. И может произойти катастрофа, если это солнце непрогнозируемо, непонятно, истерично и не видит перспективы.

— Никол Пашинян — такое солнце?

— Я бы не сравнивал его с солнцем. Сравнение, которое вы привели, связано с тем, что люди достаточно долгое время правили, одни успешно, другие крайне неуспешно. Но это не тот случай: прошло всего четыре месяца. Пашинян, может быть, метеорит или комета, которая сгорает очень быстро.

— В Армении уже был руководитель, который больше чем через десять лет после ухода из политики попытался вернуться в нее. Я имею в виду Левона Тер-Петросяна в 2008 году. Вылилось это в события, эхо которых — нынешняя ситуация вокруг вас (Роберт Кочарян проходит обвиняемым по делу о разгоне митинга сторонников Тер-Петросяна). У вас по этому поводу опасений не возникает? Ведь это может быть либо бесперспективно — вы сами говорили, что Тер-Петросян тогда проиграл выборы,— либо как-то не очень хорошо закончиться.

— За моими плечами два президентства в Карабахе и здесь, в Армении. И весьма успешные по результатам. Вопрос не в том, что я ищу власть. Я ее десять лет не искал. Все возможные карьерные высоты мною взяты. Да, мне хотелось бы, чтобы ко мне обращались «господин президент», а не «господин премьер-министр», первое звучит лучше. Но вопрос не в стремлении занять конкретную должность, а в четком понимании, что происходящее сейчас просто неприемлемо для страны. Это мотивирует тебя совершенно по-другому. Быть в стороне и быть равнодушным к тому, что происходит сейчас — я бы этого просто не простил себе.

— Как вы видите свою роль? Вы хотите быть локомотивом, который потащит других, с вашей точки зрения, более достойных, или сами претендуете на то, чтобы руководить процессами в государстве?

— Любой из этих вариантов в принципе возможен. Но что я уже сделал: я показал оцепеневшему обществу, что не надо ничего бояться, надо высказывать свою точку зрения, надо бороться за эту точку зрения. В этом плане я чего-то уже достиг. Атмосфера сейчас в Армении не та, что была два месяца назад.

— И какая это атмосфера?

— Была или сейчас?

— Сейчас. Какая была, я видел: была эйфория, радость.

— Во-первых, надо наконец-то начать работать. Думать об экономике, создавать рабочие места, думать о безопасности страны. Я вижу, что сейчас совершенно по-другому ведет себя пресса, сейчас звучат совершенно разные точки зрения на то, что происходит. Месяца полтора-два назад была другая ситуация. Эйфория у одной части общества и оцепенение у той части общества, которая анализирует, думает, понимает последствия каких-то действий, трендов. Сейчас эта часть общества высказывается в полный голос, и, я думаю, это будет продолжаться. В этом плане, считаю, существенную роль сыграла моя позиция. Это тоже факт.

«Это потенциальная война, которая может разразиться в любое время»

— Вы говорили и говорите, что появилась угроза государственности, угроза госинститутам и даже угроза безопасности. Она в чем выражается?

— Мы живем в сложном взрывоопасном регионе. У нас четыре соседа, с двумя из которых закрытые границы. С одним отсутствуют дипотношения и есть огромный багаж исторических проблем и взаимного неприятия. С другой стороны, у нас ситуация «ни войны, ни мира». Но это потенциальная война, которая может разразиться в любое время.

Любой неосторожный шаг в геополитических приоритетах — это прямая угроза безопасности страны.

— Давайте прямо: вы имеете в виду, что новые власти прозападные?

— Вопрос не в том, что они прозападные. Я бы даже не говорил о прозападности или пророссийской направленности. Надо говорить о реалиях. Есть ли возможность говорить о нашей безопасности в другой системе координат? Насколько это реально? Будем называть всех нас проармянскими политиками. Но, будучи проармянскими, мы можем глубоко заблуждаться в выборе приоритетов. Поэтому я бы воздержался от клише «пророссийский» или «прозападный». Речь о том, как мы воспринимаем ту систему координат, в которой находимся. Правильно ли мы ее воспринимаем? Были шаги совершенно неприемлемые, и сейчас пытаются это поправить. Насколько это искренне, покажет время.

— В одном из ваших интервью я прочел фразу, что нынешние власти пытаются развернуть страну на 180 градусов. Вы имели в виду геополитику или что-то другое?

— В первую очередь геополитику.

— Куда они ее хотят развернуть? Никол Пашинян приезжал в Москву к Владимиру Путину и говорил, что с Россией замечательные отношения и Россия стратегический партнер.

— Он пытается выправить впечатление, которое оставил от своих первых шагов и от всей предыдущей своей деятельности.

— Часто бывает, что политик во время борьбы за власть говорит одно, а потом его власть начинает как-то форматировать.

— Вот это меня и беспокоит. Это означает непоследовательность, это означает, что при определенных обстоятельствах он точно так же может переформатироваться. Такие качества в политиках часто встречаются, но разница между политиком и государственным деятелем в том, что последний, принимая решения, думает вдолгую, стратегически.

— Можете назвать признаки попыток разворота?

— Мне совершенно непонятно участие армянской стороны на уровне первого лица в саммите НАТО в Брюсселе. Участие для каких-то селфи в коридорах.

— Владимир Путин участвовал в саммитах НАТО, и Дмитрий Медведев тоже.

— Это были другие времена. Я тоже участвовал в саммите НАТО, но тогда совместных программ у России и НАТО было больше, чем у НАТО с Арменией. Не было такого противостояния, а был вектор взаимодействия между альянсом и Россией. В ситуации, когда разорваны даже контакты, такой подчеркнутое участие — это некий сигнал. Было это сделано из-за недопонимания или намеренно, я не знаю. Но вопросы это вызывает. Те, кто считает, что мы по вопросам безопасности находимся в системе координат, которая наиболее эффективно обеспечивает нашу безопасность, обеспокоены. Это естественное беспокойство.

— Есть ли вещи, на которые у вас с Николом Пашиняном совпадает точка зрения.

— По многим вещам я вообще не знаю его позиции.

— Мне казалось, по Карабаху у вас схожее мнение. Он говорит, что не будет уступок Азербайджану, вы тоже придерживались жесткой линии.

— Никол Пашинян назвал вас и Сержа Саргсяна политическими трупами. После весенних событий сложилось впечатление, что ни у кого из тех, кто был прежде у власти, никаких шансов нет. Что вас заставило думать, что вы можете вернуться в политику и быть успешным?

— Чего же он, господин Пашинян, так обеспокоен? Все его митинги наполовину посвящены моей тематике. Откуда такая обеспокоенность, если нет политфактора в лице Кочаряна? Что происходит?

— Ответ у вас есть?

— Думаю, каждый здравомыслящий человек понимает, в чем ответ. Его сильно беспокоят, как я полагаю, результаты, которые были достигнуты во время моего президентского правления. И заметная часть общества понимает, что я в состоянии сделать это еще раз. Самое главное не то, что было в прошлом, а то, что ты можешь сделать в будущем. Что мы получили сегодня? Разделение общества на белых и черных. Отпугнули инвесторов не только собственных, но и зарубежных. Резкое повышение цен на базовые продукты питания, полное отсутствие внятной экономической политики. Никто не знает, что в голове у этих новых членов правительства. Это означает неопределенность, а деньги от неопределенности убегают. Это полная противоположность тому, что было в мое время. И полная противоположность тому, как представляют люди меня в роли президента: определенность, прогнозируемость, порядок, экономический рост.

— Сложилась ведь ситуация в этом году, при которой власть сменилась тем путем, каким все мы видели. В чем ошибки прошлой власти?

— Я был президентом более десяти лет назад. Я не ответственен за последние десять лет. Назову две базовые цифры моего времени: пятикратный рост ВВП и восьмикратное увеличение бюджета. Что мы сейчас имеем — посмотрим. Премьерство, лидерство в стране — это марафон. Смешно, когда бегун на марафонскую дистанцию через 500 метров начинает кричать, что он уже победил. Нужно терпение. Это тяжелейший труд. Труд премьера требует усердия, трудолюбия, видения общей картины, направления движения. Я был бы очень рад, если бы в этом плане ошибся, потому что страна от этого только выиграет, от хороших результатов.

— Мне бы хотелось услышать вашу оценку ошибок прежней власти, которые привели весной к революции.

— Я об этих ошибках говорил тогда, когда была эта власть. Я высказывался достаточно жестко, был одним из самых серьезных ее критиков без заявок на участие в политике. Но видел, что в вопросах безопасности та власть была достаточно подготовлена, имела опыт в этой сфере и прилагала достаточные усилия. Не хочу останавливаться на том, что она делала не так. Легче всего критиковать тех, кто уже ушел. Я критиковал, когда они были при власти, даже с учетом личных дружеских отношений с бывшим президентом. Я перешагнул через эти отношения ради того, чтобы высказываться о вещах, которые, на мой взгляд, делались неправильно. Как я могу сейчас равнодушно относиться к тому, что происходит, если считаю, что делаются неприемлемые вещи? Спокойно относиться не могу. Не арестовали бы меня, вел бы себя точно так же. Думаю, об этом знает нынешняя власть. Думаю, мой арест был попыткой изоляции вероятного политического противника. Характер мой хорошо знают в Армении: я никогда не играл и не притворялся.

Продолжение читайте здесь