3 марта в Москве пршли похороны Бориса Немцова.
В правоохранительных органах сообщили, что усилят меры безопасности в ходе траурных мероприятий. Журналист Максим Шевченко считает, что люди, убившие известного оппозиционного политика почти у самых стен Кремля, были убеждены в своей безнаказанности.
Трагическая смерть Бориса Немцова заставила вспомнить о значимых политических убийствах последних лет. Для меня это гибель в Дагестане моих друзей-журналистов Хаджимурата Камалова, издателя газеты "Черновик", Ахмеднаби Ахмеднабиева, репортера газеты "Новое дело", расстрелянных из пистолетов, и в Нальчике правозащитника и поэта Тимура Куашева, убитого подлым уколом яда.
Москва, кипевшая оппозиционными митингами, просто не заметила этих смертей. А попытки докричаться до либералов и патриотов, занятых собой и "фальсификацией выборов" вкупе с судом над Pussy Riot, наталкивалось на пренебрежительно-барское:"Да, да, конечно, но кого, в целом, интересуют эти туземные дела".
Чиновники давали клятвы и обещания взять под "особый контроль", но реально все понимали, что ни контроля, ни нахождения убийц не будет — и только новые смерти журналистов, решившихся бросить вызов криминально-силовой системе произвола в кавказском регионе, станут ответом.
Люди, решившиеся на кровавую акцию под стенами Кремля, были убеждены в своей безнаказанности. Их научил этому Северный Кавказ с его относительной интерпретацией российских законов: надо, отменяем суд присяжных, надо — заменяем прямые выборы на спектакль в заксобраниях, надо — оправдываем пытки, похищения и сожжения домов целесообразностью борьбы с терроризмом.
Но мир Северного Кавказа — не спектакль, этнические нормы и религия, требующие от человека ежедневного признания реальности смерти (собственной, в первую очередь, поскольку основа любых форм монотеизма это "память смертная"), удерживают жизнь в рамках реальности. Эта реальность, не ощущалась московским обществом спектакля, занятым имитацией государственничества и оппозиционности.
Так для Мальвины с Артемоном и Буратино люди за стенами театрика кукол, с их страстями и реальными смертями, просто далекие фантазии. Так смерть жителей Донецка от киевских мин и снарядов не воспринимается московской тусовкой всерьез. В обществе спектакля смерть ощущается через публичное жертвоприношение, учил нас великий философ Жан Бодрийяр в своей работе "Символический обмен и смерть".
И тогда происходит коллективная сублимация, имитация переживания, возвращающего в как бы реальность — публичная жертва не реальна, ей приписываются мифологические черты — позитивные как Бальдуру или Кетцалькоатлю, или негативные как чучелу злой зимы, сжигаемой на Масленицу.
По сценарию, в обществе спектакля злодей должен и обязательно будет наказан. Поэтому ждем казни злодея, принесшего в жертву бедного Бориса Ефимовича. Вокруг сценарных поворотов сейчас, уверен, идет торговля и творческая дискуссия. В реальном мире, в котором "дышат", как сказал Пастернак, "почва и судьба", надежды на это практически не существует.
