Армяне Баку

Концерт под небом в клеточку

1

Утром по выходным они собирались на Парапете, рядом с Армянской церковью. Там c давних пор обосновалась негласная биржа лабухов. Обменивались новостями, договаривались о покупке-продаже импортных инструментов и пластинок. Ближе к полудню подъезжали заказчики. Кто-то искал музыкантов на предстоящую свадьбу, кто-то для похорон. И в радости, и в горе люди нуждались в музыке. А Карен Согомонов и его товарищи завоевали солидную репутацию. Их в Баку знали и любили.
Карен уже и не помнит, как собрал команду. Все парни закончили музыкальные школы. Холостяки, примерно одних лет. У всех четверых были дипломы политеха и университета, но так получилось, что по специальности работали, чтобы официально где-то числиться. Со скромной зарплатой инженера или учителя будешь еле-еле сводить концы с концами. А вот музыка кормила по-настоящему. Да и занятие было по душе.
«Духовик» Жора Арутюнов, рано облысевший и располневший, играл на кларнете и дудуке. Толстенький, маленького роста, с пухлыми щеками, которые словно были созданы для того, чтобы выдувать пронзительные звуки из инструмента. По жизни он слыл флегматичным молчуном. Играл с вечно закрытыми глазами. Порой казалось, что Жора постоянно спит.
- Жорик, матах, а ты знаешь, что дудук еще называют «циранапох», - просвещал товарища Карен, - что в переводе с армянского означает «свирель из абрикосового дерева».
- Америку открыл, - лениво отвечал Жора, - кто это не знает!
- Но это еще не все, - продолжал свою просветительскую речь Карен. – Абрикос вообще армяне придумали. По латыни он так и называется – прунус армениака, армянский фрукт.
- Э-э-э, хватит-да! Ты еще скажи, что армяне саксофон тоже придумали и первыми на Луну полетели, - съязвил Жорик.
Жора Арутюнов умел добраться до самой души слушателя. Публику очаровывало его мастерство, умение мастерски передавать мягкий тембр инструмента, чувствительность его звуков. Под его пальцами и в глубине его души рождалось неповторимое звучание кларнета или дудука. Поговаривали, что Жорик в детстве брал уроки у легендарного кларнетиста Каро Чарчогляна.
Миша Азарян, барабанщик, напротив, был худым и долговязым. Под стать его росту были пальцы – по-девичьи тонкие, длинные, музыкальные, лихо отбивавшие ритм по перепонке старенького барабана-дхола. Вихрастый чуб, тоненькие усики «а-ля-мафиози» над верхней губой. Вечно смешливый и заводной.
После приветствия Миша, как правило, спрашивал друзей:
- Слышали новый анекдот?
Вопрос носил риторический характер, потому что, считалось, во всем городе «новый анекдот» исходил из уст исключительно Миши Азаряна.
- Короче, Ашотик пошел в ресторан, заклеил там шикарную блондинку. Стол накрыли им по первому разряду – коньяк, шашлык, аджика острая, соленья... Сидят, кайфуют. Тут заходят в зал его знакомые кенты: «Ара, Ашот, что ты делаешь, у тебя же язва, врач все это запретил». А Ашотик им в ответ: «Ерунда, стольник дал – он разрешил».
Аккордеонист Гарик Багдасарян всегда был чисто выбрит. Он ходил в свежевыстиранной белой сорочке и при галстуке. «Интеллигент» - так называли его за глаза. Странный он был какой-то, этот Гарик. Нормальный бакинский чувак повязывает на шею эту удавку два раза в жизни – чтобы на выпускной сходить и на собственную свадьбу. А аккордеонист носил один и тот же галстук – узкий, черного цвета с красным горошком – почти каждый день.
Мало кто в городе так виртуозно играл на аккордеоне. Гарик хорошо знал классический репертуар, хотя в основном играл кавказские мелодии. А по настроению, когда оставался в одиночестве, любил исполнять вальс «На сопках Маньчжурии».
Сам Карен играл на всех инструментах своего коллектива и в любой момент мог подменить кого угодно. Но он в основном пел. Кроме вокала, на долю Карена выпадали чисто административные функции – он договаривался с заказчиком, составлял репертуар, а потом распределял полученный гонорар. Всегда поровну на всех четверых. Миша как-то заикнулся, мол, Карену полагается чуть больше, он же «главный». Но Гарик с Жорой промолчали, а Карен не настаивал. Скупым он никогда не был, а из-за лишнего червонца вносить раздрай в их дружный квартет не хотелось.
На Парапет приходили и их конкуренты – Иоська Шварц, Юра Сумгаитский, Арташес с Ахмедлов, Фархад с Кубинки... Но Карен конкуренции не боялся и всегда был спокоен – в первую очередь клиенты спрашивали именно его и его ребят.
В теплую пору, особенно летом и в начале осени, когда в городе игрались свадьбы, Карен мог себе позволить маленькие капризы. Заказов хватало, можно было выбирать. В Баку свадьбы разные, но люди всех национальностей предпочитали русские песни с кавказским акцентом, которые и составляли репертуар Карена и Ко. Пели песни Муслима Магомаева, Валерия Ободзинского, Бориса Давидяна, которого весь Апшерон знал по прозвищу Бока, «Ов сирун, сирун» пренепременно, если свадьба армянская, или что-то из «одесского», если гуляли евреи-ашкенази или таты. Местные русские охотно звали Карена, грузины, греки, лезгины... Да и азербайджанцы тоже. Просили только, чтобы что-то на азербайджанском спел тоже.
- Все что угодно! – ослепительно улыбался Карен, переходя с заказчиком на азербайджанский язык. – Хоть всего Рашида Бейбутова исполним. Хотите?
А вот зимой никто не женился. Зато люди продолжали время от времени умирать, независимо от времени года. Тогда приходилось соглашаться на любое приглашение. И не только ради денег. Кто еще мог лучше и достойнее Карена Согомонова и его товарищей проводить бакинца в последний путь!
На кавказских свадьбах самым хлебным моментом считались танцы. Казалось, гости приходили туда только за тем, чтобы вдоволь потанцевать. После первых тостов, когда уже настроение поднялось и наступала раскрепощенность, а все вкусное попробовали, вслед за молодыми и гости пускались в пляс. Тящ-тущ, тящ-тущ! Никому не хотелось оставаться за столом и молча давиться дефицитными блюдами. Даже самые застенчивые не могли усидеть на месте и выходили в центр зала, чтобы потанцевать под заводную музыку.
Лабухи старались вовсю, зная, что вот-вот начнут делать «шабаш». Гости в возрасте самым активным танцорам давали как бы денежное вознаграждение в виде пятирублевых и десятирублевых купюр (а иной раз доходило и до четвертаков). А те передавали танцующей во всем белом невесте. В ее руках между пальцами скапливались веером купюры разных достоинств, которые она, когда смолкала музыка, элегантно рассыпала на стол перед музыкантами. В знак благодарности за их труд. Тящ-тущ, тящ-тущ!
Карен, напевая «Ах, эта свадьба, свадьба…» или какой другой магомаевский шлягер, весело наблюдал, как родственники жениха соревновались с родственниками невесты в щедрости. А, вы столько дали, а мы не хуже вас – вдвое больше дадим! «Шабаш», как правило, превышал заранее оговоренный гонорар музыкантов.

2

Однажды на Парапете к Карену подошел верзила со шрамом на левой щеке.
- Ты Рудика знаешь?
- Какого Рудика, цеховика с Молоканки?
- Нее, Рудика Аванесова, брата Сашика… Ну, авторитета.
Этот самый Рудик через два дня досрочно освобождался из Баиловской тюрьмы.
- Короче, брателло, надо его встретить, как полагается. Понял, да? Послезавтра в 8.30 подгребай сюда со своим оркестром. Вот задаток. - Мужчина, назвавшийся Эдиком, протянул Карену сотенную купюру. – Потом еще столько же получишь.
Карен понял, что возражать бессмысленно. Он коротко изложил друзьям суть дела. Ребята молча согласились – никуда не денешься.
Братья Аванесовы пользовались в городе дурной славой. Слишком гонористые, не всегда по понятиям жили… Рудик считался вором в законе, как и его дядя Гамлет Арушановский. Вдвоем они и короновали младшего, Сашика, который в 21 год пополнил ряды уголовной элиты. Поговаривали, что братва в Москве кавказские «клановые понты» не одобряла. А на подходе был еще четвертый Аванесов – Вачик Шестипалый, который тоже вознамерился стать «хранителем воровских традиций».
Сашику высокое звание вора в законе не помогло. Он и не пожил-то толком. Посадили его в 18 лет, потом вышел на свободу, короновался, потом снова сел и отправился чалиться в город Херсон, где его и зарезал сокамерник. Всего 24 беспутных года прожил…
Рудика тогда встретили достойно. Подъехали на трех черных «Волгах» прямо к воротам тюрьмы. Слегка испуганные Карен и ребята старались не обложиться. «Долю воровскую» исполнили аж пять раз – сначала сразу же, как только Рудик появился на воле, потом уже в ресторане в Бузовнах, куда вся компания поехала отмечать его освобождение.
Все прошло без эксцессов. Музыкантам заплатили, как и договаривались. Даже довезли на машине до города.

3

И вот год спустя Эдик, мужчина со шрамом на левой щеке, появился вновь на Парапете. Пожал крепко руку Карену, даже похлопал его по плечу, как старого знакомого.
- Меня помнишь?
- Да, как не помнить…
Карен знал, что от блатных надо держаться подальше. Спокойней всем будет. А деньги… Всех денег не заработаешь. Лучше иметь свою твердую копейку, но без подобных заказчиков…
- Расклад такой. Юбилей скоро у одного уважаемого и серьезного человека. Заур Маштагинский, может, слыхал? А он его в неволе встречает. Вот решила братва ему сделать «музыкальный подарок», - оскалил зубы заказчик. – Бабки не вопрос, не обидим. Так своим и скажи.
Карен передал весь разговор. Его удивило, что друзья спокойно восприняли информацию о месте проведения концерта.
- А, это там, где встречали… как его… Рудика?
- Да, Баиловская тюрьма.
Возникла пауза. Карен посмотрел внимательно на друзей:
- Какой ответ дадим?
- Я не против. Воры тоже люди, платят, да, - без нотки сомнения произнес кларнетист Жора Арутюнов.
- И я за. Сыну обещал мопед купить, - тоже согласился барабанщик Миша Азарян. – Не зарежут же они нас.
- А мне не по кайфу такие концерты. Но если все согласны, то я тоже поеду, - вздохнул аккордеонист Гарик Багдасарян.
В тюрьмах время от времени выступали с гуманитарными концертами разные артисты, о чем сообщалось в местных и центральных газетах. Но они приезжали официально, выступали перед всеми заключенными со сцены клуба. Под охраной, все чин чинарем. А тут какие-то левые дела…
- А ты знаешь, кто сидел в той тюряге?- спросил Карен Жору уже по дороге домой.
- Кто?
- Сталин. И не один, а с сокамерником Вышинским, который позже стал генпрокурором СССР.
- Да ладно! – хором отозвались Жора, Миша и Гарик.
- Там у них даже типа «красного уголка», мемориальная камера, где Сталин срок отбывал.
- И долго он там сидел? – спросил Миша.
- Не знаю, побег устроили – он и сбежал.
- А Вышинский?
- Что Вышинский?
- Тоже бежал с тюряги?
- Нее, он откупился. Взятку дал ментам – его и выпустили, - засмеялся Карен.
Друзья оценили его юмор…
4

Машина подъехала к двухэтажному зданию тюрьмы. Длинная унылая стена с колючей проволокой, вдоль которой шла разбитая пыльная асфальтовая дорога, была кое-как освежена побелкой. Вокруг ни души, даже возле жилых многоэтажек, стоящих неподалеку от тюрьмы. С вышки за происходящим лениво наблюдал охранник.
У железных ворот, покрашенных синей краской, уже дожидался рыжий паренек, солдат внутренних войск.
- Вы это… проходите, вас ждут.
- Ну, счастливо. Я вас тут буду ждать, - Эдик вернулся к машине.
Музыкантов провели во внутренний двор, куда выводили на прогулки арестантов. Карену вспомнилась картина ван Гога «Прогулка заключенных», изображающая кирпичные стены каземата, колодец тесного двора и каторжан в зеленой робе, которые угрюмо брели по кругу. У младшего брата Альберта, который учился на художника, в альбоме эту репродукцию видел.
Но в Баилово двор, такой же маленький и мрачный, был пуст, если не считать поставленных в тенечке дивана в стиле «барокко», а перед ним – такого же помпезного сервированного столика с изогнутыми ножками. Судя по числу тарелок и рюмок, стол был накрыт на три персоны. Изысканным напиткам и закускам, оценили парни, мог позавидовать любой бакинский ресторан.
- Вот здесь располагайтесь, - сопровождавший надзиратель указал на выцветший ковер, постеленный метрах в десяти от дивана. Тут нам «сцену» определили, догадался Карен. Его поразило, что вокруг царила подозрительная тишина. Окна в камерах были открыты, но за толстыми решетками никого не увидишь, ни звука оттуда не доносилось. Миша, Гарик и Жора в растерянности озирались вокруг.
Надзиратель тронул за плечо Карена и показал глазами на ковер. Музыканты шагнули вперед, заняли исходную позицию и, переглядываясь друг с другом, стали ждать.
Участники предстоящей пирушки вышли из дверей в углу двора. Они о чем-то весело переговаривались – двое в робе заключенных и один в форме полковника ВВ. Высокопоставленные арестанты заняли места за столом. Один был славянской внешности, тощий, с осунувшимся лицом и голым черепом. Второй, напротив, - пузатый кавказец, выглядел вполне цветущим мужчиной. Видимо, это и был авторитетный юбиляр по имени Заур.
Офицер направился к музыкантам, поздоровался со всеми за руку. Кряжистый, крепкий мужичок. Глаза-буравчики просверлили каждого. Попадись к такому на допрос!
- Ну, товарищи музыканты, не подведите, оправдайте возложенные на вас надежды.
«Возложенные партией», - хотел добавить Карен, но передумал.
Званый обед на троих начался. Полковник (это был, как оказалось, сам начальник тюрьмы) обслуживал своих «гостей», наполняя рюмки и предлагая отведать то или иное блюдо.
Карен выступал в роли конферансье. Он достал из кармана лист бумаги, на котором заранее были написаны имена тех, кто передавал – с воли или с другой зоны – поздравление и музыкальный привет юбиляру. Собственно говоря, это и была программа предстоящего концерта.
Первые поздравления шли от авторитетных воров в законе, обитавших в столице нашей родины – Москве. Карен пел, а ребята аккомпанировали. Исполняли широко известный среди блатных и приблатненных репертуар: «Таганка», «Как на Дерибасовской», "Постой, паровоз", «Зачем, кассир, нажал ты кнопку?», «Ах, лимончики», песни Боки… Ничего необычного, такие песни они временами лабали в ресторанах. Особняком как-то стояла песня композитора Шаинского «Пусть бегут неуклюже». В «программке», которую Эдик подготовил Карену, значилось так: «День рожденья только раз в году. Желаю, чтобы у юбиляра их было два по пятьдесят. Крепкого здоровья и бодрости духа. Доктор Альперович». Ведущий так и зачитал это приветствие, слово в слово.
- Тот самый Альперович? - вдруг изменился в лице полковник.
- Тот самый, - засиял Заур. Голос у него был хриплый, прокуренный, старческий. – Он меня три раза на операционный стол резал. Три раза с тот свет на этот переправил.
«Славянин» косо посмотрел на юбиляра и выпил еще рюмку.
Юбиляру концерт, судя по выражению слегка блаженного лица, нравился. Его гость, сидевший по правую руку, музыкантов словно не замечал. Он напирал на выпивку и закуску, изредка поднимая свой тяжелый взгляд со стола. А сидевший по левую руку от Заура Маштагинского начальник тюрьмы, напротив, к алкоголю почти не прикасался. Он только поднимал рюмку, чокаясь с именинником и его товарищем, и ставил ее на место. Но ел с аппетитом и постоянно вытирал пот со лба.
- Уважаемого Заура поздравляют друзья детства – Гасан, Наджаф, а также друг его зрелых годов Зия Шемахинский. Песня о нашей любимой Кубинке, - Карен прокашлялся и позволил себе экспромт, - Кубинке, где можно купить все что угодно, но не купишь настоящую мужскую дружбу.
«Славянин» снова косо посмотрел на Заура и вновь потянулся к рюмке.

Кубинка, Кубинка,
ты старая бакинка,
ну как же мне тебя не уважать?!
Ты наша родная,
бакинская, блатная...

- Ай, сагол, ай молодец!! - Заур поблагодарил музыкантов и по этому поводу произнес непривычно короткий для кавказского застолья тост и чокнулся с сотрапезниками: - Выпьем за друзей!
Потом шло поздравление от братвы из Свердловска, где юбиляр в свое время сидел в одном из СИЗО:

А ну, давай закурим, передадим по кругу,
И этот дым не перестаем глотать.
Затяжка – мы взлетаем,
Зато мы твердо знаем,
Пока кайфуется – мы будем кайфовать!

Слова этих песен Карену пришлось спешно учить ночами. Вызубрил их, на всю оставшуюся жизнь.
Троица за столом молча трапезничала, иногда обмениваясь какими-то фразами. Настроение у Заура оставалось праздничным.
Карен снова полез за бумагой в карман брюк. Начал читать очередное музыкальное поздравление:
- Осужденные…
- ОсУжденные, дорогой, говори правильно, - перебил певца начальник тюрьмы.
- Да-да, прошу прощения, - поторопился исправиться Карен. – ОсУжденные из 37 камеры Баиловской тюрьмы попросили исполнить для уважаемого Заура эту шуточную песню:

Как-то в парикмахерской
Я зашел побриться,
Там мне оцарапала
Одна ученица.
Кровь с мине льется,
Пот с мине течет,
А она улыбается:
«Я сдаю зачет»!

Еще перед поездкой в тюрьму, Карену казалось, что он с каждой минутой все больше будет себя презирать. Докатился, стал петь вот такой низкопробный блатняк. Некоторые даже песнями нельзя назвать. Так прыщавые пацаны в подъездах учатся брынчать на гитарах с подобным «репертуаром». Эх, докатился Карен!
Однако никакого угрызения совести певец не испытывал. Необычный концерт ему все больше нравился. Один раз в жизни такое случается, а ты все же артист, вот и входи в роль.
Один номер исполнялся за другим. Музыканты изредка поглядывали на решетки окон. Но за толстыми тюремными стенами не наблюдалось никаких признаков жизни. И вдруг после исполнения бакинской блатной «классики» под названием «Доля воровская» Заур Маштагинский , которого от спиртного слегка уже развезло (в отличие от двух сотрапезников он по-прежнему почти ничего не ел), поднял руку с четками над головой. Начальник тюрьмы понял этот знак своеобразно: неожиданно достал из кобуры пистолет и выстрелил в воздух. И вдруг из-за стен стали раздаваться редкие хлопки, переросшие в одобрительный свист и хлипкие, но продолжительные аплодисменты. Музыканты удивленно посмотрели друг на друга. К трем «персональным» зрителям уже как-то привыкли. Но оказалось, на этом концерте незримо присутствовали все заключенные Баиловской тюрьмы, чьи окна выходили во внутренний двор.

«Ехал поезд номер восемь прямо из Баку,
Завокзальные ребята ехали в Москву.
Их вагончик переполнен дымом папирос,
Пой, моя гитара, пой под звук колес», -

передавали привет с воли разбитные парни с Завокзального района города Баку, тоже причастные, по всей вероятности, к миру криминала.

5

Когда за их спиной лязгнул замок тюремных ворот, настроение у музыкантов сразу же стало приподнятым. Напряжение от концерта как рукой сняло. Закурили.
- Ну что, на свободу с чистой совестью? – хлопнул Карен по плечу аккордеониста Гарика.
- Не то слово! Целый концерт под открытым небом сбацали.
- Под небом в клеточку.
Из ожидавшей их «Волги» вышел Эдик и небрежно помахал парням рукой.
- Слушай, Карен, а почему они нам не хлопали? – спросил Гарик, когда вчетвером направились к машине.
- Наверное, им западло. Лабухи для них – низкая каста. Форс свой зэковский показывают, да…
- Ну а этот, начальник тюрьмы, он же не уголовник.
- Принципы те же, - ухмыльнулся Карен.
К разговору подключился Миша:
- Ара, чуваки, я вообще не понимаю, как все это получилось. Привести с воли музыкантов, чтобы устроить концерт для зэка, пусть и самого главного у них… И как этот начальник не боится!
- Заур ему отстегнул, а он – кому надо в МВД, а МВД – еще выше… - Карен выразительно потер большой палец об указательный.
- Неужели в ЦК?
- А ты как думал! В ЦК тоже люди, тоже красиво жить хотят…
- Карен, а арестантов там… пытают? – задумчиво спросил Жора.
- Регулярно. За плохое поведение, - то ли в шутку, то ли всерьез ответил Карен.
- И даже этого… Заура?
- Его только под музыку… «Долю воровскую»…
- Да ладно тебе!

2016 г.