Марк Твен об армянках города Смирны.

Зна­чи­тель­ная часть го­ро­да без­раз­дель­но при­над­­л­ежит тур­кам, ев­реи жи­вут в сво­их осо­бых квар­та­лах, фран­ки в сво­ем, так­же и ар­мя­не. По­след­ние, ра­зу­ме­ет­­ся, ис­по­ве­ду­ют хри­сти­ан­скую ве­ру. До­ма у них боль­шие, чис­тые, про­сто­рные, по­лы кра­си­во вы­ло­же­ны чер­ны­ми и бе­лы­ми мра­мор­ны­ми пли­та­ми, во мно­гих есть внут­рен­ние дво­ри­ки с ве­ли­ко­леп­ным цвет­ни­ком и ис­кря­щим­ся на солн­це фон­та­ном, ку­да вы­хо­дят две­ри всех ком­нат. Про­сто­рная при­хо­жая ве­дет к па­рад­­ной две­ри, и здесь жен­щи­ны про­во­дят чуть ли не весь день. Ко­гда спа­да­ет днев­ной зной, они на­ря­жа­ют­ся в свои луч­шие оде­ж­ды и по­яв­ля­ют­ся в две­рях. Все они ми­ло­вид­ные, не­обык­но­вен­но чис­тень­кие и оп­рят­ные, и вид у них та­кой, буд­то их толь­ко что вы­ну­ли из ко­роб­ки. Не­ко­то­рые мо­ло­дые жен­щи­ны — я бы да­же ска­зал мно­гие — очень кра­си­вы; как пра­ви­ло, они чуть-чуть кра­си­вее аме­ри­ка­нок, — да про­стит­ся мне эта ан­­т­ипа­три­от­ич­еская по­хва­ла. Они очень об­щи­тель­ны, от­ве­ча­ют улыб­кой на улыб­ку не­зна­ком­ца, кла­ня­ют­ся в от­вет на его по­клон и не прочь по­бол­тать, ко­гда с ни­ми за­го­ва­ри­ва­ют. Це­ре­мон­ных пред­став­ле­ний не тре­бу­ет­ся. За­вя­зать бе­се­ду у две­рей с хо­ро­шень­кой де­вуш­кой, ко­то­рую ви­дишь в пер­вый раз, очень лег­ко и весь­ма при­ят­но. Я знаю это по соб­ст­вен­но­му опы­ту. Я го­во­рю толь­ко по-анг­лий­ски, а моя со­бе­сед­ни­ца изъ­яс­ня­лась то ли по-гре­че­ски, то ли по-ар­мян­ски, то ли еще на ка­ком-то столь же вар­вар­ском на­ре­чии, но это нам нис­коль­ко не ме­ша­ло. Я убе­дил­ся, что, ес­ли в по­доб­ных слу­ча­ях лю­ди не по­ни­ма­ют друг дру­га, бе­да не­ве­ли­ка. В рус­ском го­ро­де Ял­те я це­лый час тан­це­вал уди­ви­тель­ный та­нец, о ко­то­ром ни­ко­гда пре­­­жде не слы­хал, с пре­ле­ст­ной де­вуш­кой; мы бол­та­ли без умол­ку, от ду­ши хо­хо­та­ли, и при этом ни один из нас не по­ни­мал, ку­да гнет дру­гой. Но ка­кое это бы­ло удо­воль­ст­вие! Тан­це­ва­ло два­дцать че­ло­век, и та­нец был очень бы­ст­рый и слож­ный. Он и без ме­ня был да­ле­ко не прост, а уж при мо­ем уча­стии и го­во­рить не­че­го. Вре­мя от вре­ме­ни, ко все­об­ще­му изум­ле­нию, я от­ка­лы­вал са­мые не­ожи­дан­ные ко­лен­ца. Я до сих пор вспо­ми­наю эту де­вуш­ку. Я пи­сал к ней, но все еще не от­пра­вил свое по­сла­ние, ибо у нее, как это по­ло­же­но в Рос­сии, за­мы­сло­ва­тое имя в до­б­рый де­ся­ток сло­гов и на не­го не хва­тит букв в на­шем ал­фа­ви­те. На­яву я не от­ва­жи­ва­юсь про­из­не­сти его, но во сне пус­ка­юсь во все тяж­кие и про­сы­па­юсь по ут­рам со све­ден­ной че­лю­­стью. Я чах­ну. Я уже пе­ре­стал во­вре­мя обе­дать и ужи­нать. Ее сла­до­ст­ное имя все еще пре­сле­ду­ет ме­ня по но­чам. Об не­го все зу­бы мож­но об­ло­мать. Сле­тая с мо­их уст, оно вся­кий раз уно­сит с со­бой ка­кой-ни­будь об­ло­мок. И тут еще сво­дит су­до­ро­гой че­люсть и по­след­ние слог-дру­гой так и ос­та­ют­ся во рту, но на вкус они не­дур­ны.

-- Марк Твен "Простаки за границей" (Innocents Abroad)