Война и человек

Война делает явным скрытое в человеке, обнаруживает пробелы в сознании и мышлении – то, что было малозаметным в мирное время, становится смертельно опасным в военном столкновении. Она показывает моральные пределы – высоту бесконечной стойкости – вопреки всему, и низость – вследствие всего. Стойкость нелогична и выпадает из строя обыденных вещей, низость самооправдательна и всегда находит объяснение своему падению. Логика и рассудочность на войне на уровне личности ведет к низости и предательству. Спокойствие, сосредоточенность, та же логика и сила духа на уровне планов, действий больших масс людей и выполняемых команд, напротив, ведет к общей победе.

Война также в полной мере демонстрирует исконное мировое зло в беспримесно-чистом виде. Оно приходит не само по себе, а через руки и помыслы человеческие. Это безусловное и не оправдываемое никакими соображениями зло есть гибель детей. На фоне страшных социальных потрясений XX века все как-то быстро забыли онтологический постулат Федора Михайловича Достоевского, вложенный им в уста Ивана Карамазова: о том, что не стóит высшая гармония слезинки замученного ребенка. Действительно, слишком уж несопоставимыми кажутся величины – какой-то отдельный ребенок со своими слезами и мучениями или даже смертью и высшая гармония для всех. Ведь «все», в число которых мы надеемся попасть, больше, чем «один», тот, который кто угодно, но только не «я»? Так или нет? Вот, мы воочию видим, что это так. Даже посчитать можно, во сколько раз больше. В миллионы раз! Да и умирают дети и от болезней, и от несчастных случаев. А тут польза какая: заплатить одной жизнью и страданиями одного за счастье всех!

Достоевский же говорит, что все эти «соображения» и логика, рассчитывающая сравнительную пользу «для всех», есть чепуха и выверт сознания. Причем, этот выверт фатален, он означает моральную гниль личности, ее пораженность такой деструкцией, которая уничтожает саму человечность. В логике же человечности один человек ровно столько ценен, сколько и миллион людей. Если за счастье и спокойную жизнь многих заплачено отнятой жизнью ребенка – не будет ни счастья, ни спокойной жизни, и временное спокойствие рано или поздно обернется неисчислимыми бедствиями. Это так, поскольку надлом и порок угнездятся в самой почве общественной жизни и непременно дадут многократно усиленные всходы.

Но вернемся к постулату Достоевского. Он говорит о высшей гармонии, о цене за нее. Какой же видится гармония по-украински в ситуации карательной операции на Юго-Востоке? За что требуется платить столь непомерную цену? Порошенко сказал, что он будет продолжать бороться за мир в точной оруэлловской логике, что мир есть война. Ни о какой всемирной гармонии здесь речи нет, мирные люди гибнут, фактически, по прихоти власть предержащих. Цена неподъемна, иными словами, а цель киевских властей конъюнктурна, мелка, низкопробна и пакостна. Когда гибнет мирное население, оказавшееся в зоне боевых действий, сердце сжимается и негодует от несправедливости происходящего, от подлости украинской военщины, ведущей артиллерийскую стрельбу по жилым кварталам, больницам, школе и роддому.

Когда при этом погибает ребенок, сердце просто разрывается от горя и ненависти. 7 июня в 13.15 в Славянске от осколочного ранения погибла шестилетняя девочка. Она умерла у отца на руках, когда он пытался донести ее до больницы. В час дня она была полна жизни, а вскорости её не стало. Все события её короткой жизни стали последними: был последний вечер и последнее утро, последний взгляд мамы и последняя улыбка, последний рисунок и последний завтрак, последний сон и последнее пробуждение, последний день рождения и последние новогодние подарки, последние заплетенные косички и последняя игра с котенком, последняя мечта и последняя радость… И больше ничего нет и не будет. Не будет первой любви, семьи, не будет детей… Убита она была сознательно безумными укронацистами, и за это несут ответственность не только непосредственный фашистский расчет миномета, но и вся цепочка их начальников, до Порошенки включительно. Но и Порошенкой эта цепочка не заканчивается. Она длится дальше и дальше, включая всех вдохновителей, организаторов и кураторов укробезумства до последнего вашингтоновского клерка.

Нужно понять логику выхода из череды убийств, поставленных на поток евроатлантической генерацией политических каннибалов и их украинских прихлебателей. В ней есть макромасштабные аспекты, касающиеся планетарного трансформирования политических, хозяйственных, финансовых и юридических структур и отношений морально разлагающегося мира капитала. Это мир большой политики и геополитических дальнодействующих стратегий. И есть пространство личностной жизни, микромасшабные действия и переживания. Второе кажется естественным образом пренебрежимо мельче и меньше первого, представляется тем малосущественным, что, к сожалению, включает страдания, но ради общей победы может быть принесено в жертву. Да и далеко не один раз. Но здесь мы вспоминаем Достоевского и должны осознать, что эти две составляющие имеют точку равновеликой встречи, где пространство жизни отдельного индивида совпадает с мировым действием и пониманием. Именно такова особенность жизни ребенка – быть масштабным всему миру. Его счастье, спокойствие, радость и открытость есть исток жизненности мира взрослых, добра, непосредственной искренности и доверия. Если такое жизненное пространство разрушается, и делается это не естественным образом, то кара истории падет на общество нарушающих, а рикошетом – и по тем, кто этому не воспрепятствовал.

Удачное решение вопросов геополитики, обсуждаемых в удаленных от боевых действий кабинетах, отличается дальним расчетом, чутьем к ситуации, вúдением масштабов и бесстрастием хорошего игрока. Чтобы человек-политик не превратился в игрока окончательно, не утратил человечность, он должен находиться в точке сопряженности личного и индивидуального, с одной стороны, и всеобще-исторического – с другой. Делается это не иначе, как через болевые ощущения от бесконечной трагичности потери той меры открытости и всемирного принятия, которая есть у ребенка. Теряется же эта мера с его насильственной смертью.

Эта мера требует абсолютной и безоговорочной защиты и поддержки. Именно поэтому в Трептов-Парке в Берлине стоит знаменитый монумент советскому солдату-победителю фашизма, держащему в одной руке меч, а в другой – спасенного ребенка. Это символ нашей русской культуры и цивилизации. Противоположное есть те или иные грани и проявления фашизма, абсолютного зла. Те, кто проводит анализ мировых событий и раскладывает их как пасьянс, не заботясь об их человеческом содержании, является невольным – в лучшем случае – пособником этого абсолютного зла, его проводником. Кто разрывает масштабы событий на их макрограни, которые видятся единственно важными, и микрограни, которыми можно легко пренебречь – независимо от их личного настроя являются теми же пособниками. Для кого гибель в военное время детей и мирного населения суть неизбежные издержки вооруженного противостояния – должен понимать, что цена победы станет неподъемной и в конечном итоге обрушит ее, превратив в поражение. Дети не должны страдать и умирать.

…После 13 ч. 15 мин. 7 июня мир потускнел, зачах, скукожился до размеров и смысла брошенной консервной банки, катящейся возле мусорного бака. Из него в очередной раз ушли радость и счастье.