Тысячи рук, простертые ко мне из ниоткуда, держали меня, пытаясь спасти от пропасти. Тысячи ртов кричали мне об опасности, тысячи глаз умоляли меня остановиться… Мои ступни горели, словно я танцевала босая на раскаленных углях. Пустыня рассыпалась передо мной всем своим существом. Я не чувствовала почву, не знала, где край всего этого, не видела неба, которое стало оранжевым и мягко перетекало в шелковые барханы сухого и жестокого красного океана. Я уходила под землю все глубже и глубже…
Тысячи рук, простертые ко мне из ниоткуда, держали меня, пытаясь спасти от пропасти. Тысячи ртов кричали мне об опасности, тысячи глаз умоляли меня остановиться… Но я прыгнула.
Вот доподлинная история того, как я растворилась в тебе, как я стала тобой, как исчезли мои веки, мои руки, мой голос, мое тело… Осталось только лишь мое сердце, которое догорало последние минуты своей жизни.
В ту минуту, когда ты пересек горизонталь моего порога, все предметы, окружавшие меня, обои, скатерть, окна – все стянулось, съежилось, все кинулось за тобой вон из квартиры.
Ты унес с собой дверной проем.
На его месте теперь белая стена.
Я осталась сидеть на полу, в четырех стенах с вентилятором и одной лампочкой, которая напоминает мне мое сердце, догорающее последние минуты своей жизни.
Я не верила в твой уход. Я держала тебя за руку, и мне казалось, моя кровь перетекает в твою по венам, переплетенным между собой. Ты говорил, а слова звучали в моей голове, как аккорды, случайно сложившиеся от жестоких ударов молотком по клавишам фортепиано. Когда ты встал и отнял свою руку, моя рука превратилась в рану, которая постоянно кровоточила, она нуждалась в тебе…
Вентилятор нервно мотал головой влево и вправо. Он тщетно пытался убедить тебя остаться со мной, распространяя неровные порывы ветра по комнате. Если бы ты только знал, как хотела я тогда превратиться в ветер, чтобы вылететь за тобой, не оставаться одной в четырех стенах без тебя и без дверного проема, в который ты унес все живое и неживое, оставляя меня наедине с вентилятором и догорающей лампочкой. Зачем они мне… Ведь для меня не осталось утра дня и ночи… Все одно. Все лишь бесконечная цепочка минут, звенящих в моем мозгу, словно отголоски твоих слов. Порой мне казалось, что я не теряла тебя… Ты здесь со мной, в моей руке, кровоточащей и изнемогающей от боли, ты здесь в моем мозгу, в моих зрачках, не верящих глупой белизне этих картонных стен. Стоит дунуть ветру, и они разлетятся, словно тысячи белых бабочек. Но разлетевшись, они откроют мне пустоту. А в ней тебя нет. В ней нет тебя! Вот, почему я так боюсь ее…
Мои веки, мой голос, мои волосы, моя кожа, мой страх, - все теперь было тобой… Все оправдывало тебя и стонало по тебе.
Все остановилось в ту самую секунду, когда, словно из глубокого сна прорезался тихий, глухой звонок. Я открыла глаза. Я решила, что будет без четверти восемь. В это время ты всегда просыпался, и сквозь сон я чувствовала холод, идущий от простыни, потому что твое тело перестало прикасаться к ней. И я тоже просыпалась.
Телефон все звонил. Но я не могла найти его. Он тоже последовал за тобой в дверной проем.
Почему ты не взял меня с собой? Неужели во всей твоей огромной жизни не нашлось хоть немного места для меня?
Почему ты ушел, так и не объяснив мне, в чем моя вина…?
Свет погас. Я не заметила этого так же, как не заметила того, что ветра совсем не стало. Утро перетекало в день, день перетекал в вечер, вечер – в ночь, ночь – в утро… Для меня не стало времени, не стало света, не стало жизни. Когда твое тело пересекло горизонталь моего порога, мое тело перестало дышать. Мой живот уткнулся в холод бетонного пола, чтобы не чувствовать больше разъедающей боли. Так называют страх.
Для меня не стало времени. Тепло и холод, свет и тьма – все превратилось в стянутый комок под кожей, который болел и болел все время без передышки.
Боль стала настолько привычной, что я научилась засыпать с ней. Иногда, когда мне было очень больно, шел дождь. Вся одежда становилась мокрой и соленой. Порой мне казалось, что я захлебнусь.
Я обнимала себя, я гладила раненой рукой шею, живот, лицо… Я пыталась обмануть свое тело, чтобы оно не болело так сильно, но от этого каждое существо под моей кожей болело и страдало еще сильнее. И дождь шел тогда сильнее. Все мои мышцы сцепились и не принимали иного прикосновения…
Я стояла на краю пропасти, пропитанная солью и ненавистной белизной этих стен. Вся боль во мне истощилась. Она питалась моим телом изнутри, клетка за клеткой, она уничтожала все, что было во мне… Когда от меня остались лишь кости, боль исчезла.
Мои скулы, ресницы, маленькие волоски на запястье, мои виски, - все стало тобой, все нервно пульсировало от отсутствия тебя, все билось и сжималось в последней схватке.
Под моими ногтями остался твой запах…
Я не считала минуты, переночевавшие здесь со мной за всю эту боль, но теперь я оказалась такой маленькой и легкой… Я лежала на полу, прижав колени к животу, обняв их руками, склонив к ним голову… Я оказалась в чреве этой комнаты, из которой ты забрал дверной проем и окна, всю мебель, время, свет и воздух…
Ты убил меня, не дав мне вздохнуть, еще в зародыше, чтобы потом там на улице, за этой комнатой никто не показывал не тебя пальцем с криком: «Убийца!»
Тысячи рук, простертые ко мне из ниоткуда, держали меня, пытаясь спасти от пропасти. Тысячи ртов кричали мне об опасности, тысячи глаз умоляли меня остановиться…
Но как заставить меня перестать думать о тебе, когда все мое белое, соленое тело изломлено в страхе, что ты никогда не вернешься…?
