Ходорковский не готов пока заниматься политической деятельностью

Главное ощущение: Ходорковский не готов пока заниматься политической деятельностью. Однако я не увидел также, что он готов расстаться с тем политическим и моральным капиталом, который накопил в тюрьме.

И это ощущение подкрепляется тем, что бывший «заключенный номер один» провел, фактически, две пресс-конференции. Одну, закрытую, для группы отобранных журналистов, для «своих». А затем и вторую, открытую, для остальных.

Так поступает тот, кто занимается политикой и очень спешит. В обычном рабочем режиме он нашел бы способ развести эти две встречи с журналистами во времени – хотя бы на пару часов.

Ну что ж, спешка сразу после выхода из тюрьмы, где провел 10 лет, ожидая этого дня, дело естественное. Вопрос в том, что за ней кроется, и кроется ли? Ждать ответа на этот вопрос относительно недолго.

Я обратил внимание на одну из фраз Ходорковского:

«Я отдавал себе отчет, еще когда занимался крупным бизнесом, что я занимаюсь жесткими играми. По отношению ко мне эта жесткость была несколько расширена. Но в то же время, мою семью эта ситуация никогда не коснулась. Это позволило мне не воспринимать противостояние слишком эмоционально. К моей семье относились по-человечески, поэтому я оставил проблему взаимоотношений в прагматической сфере. А это не предполагает мести и ненависти.

Ненависть – это очень важное ключевое слово.

В российской политике есть традиция ненависти.

Конечно, не Сталин придумал уничтожать оппонентов, то есть людей, которые думают иначе – еще до него существовала традиция интеллектуальных или, скорее даже, физических расправ над неугодными.

Конечно, не Великая французская революция положила этому начало. На протяжении многих веков европейская политическая жизнь проходила между молотом и наковальней. Вернее, между плахой (или ссылкой) и милостью власть имущих.

Но я пишу сейчас не о том, что цари, короли, принцы и князья предпочитали видеть оппонентов казненными, а когда эти самые оппоненты добирались до престолов, то поступали точно так же, как их предшественники, отправляя своих политических противников в тюрьмы и на виселицу.

Я пишу о том, что времена меняются. И, как это ни тривиально, люди меняются вместе с ними.

Меня не интересует вопрос, который задают многие комментаторы, дескать, кто выиграл от того, что Путин подписал помилование Ходорковскому. Конечно, если рассуждать, как это делают политологи, с точки зрения краткосрочных перспектив, то он, наверно, может быть интересен.

Если же говорить о более длительном промежутке времени, например, о месяце годе или еще более длительном, то политика – штука не такая уж и простая: в выигрыше окажется тот, кто лучше воспользуется ситуацией.

Мне интересно другое: Ходорковский, прекрасно вписавшийся в реалии конца 80-х – начала 90-х годов, последние десять лет провел в заключении. Как впишется он в нынешнюю реальность? Что он будет делать?

Станет ли Ходорковский новым Березовским, живущим за границей «опальным олигархом», ненавидящим Путина и призывающим всех к немедленным и сильным действиям против режима? Посвятит ли Ходорковский всю свою жизнь этой ненависти? Если верить его словам, то, видимо, нет.

Сравнивать его с Солженицыным, как делают некоторые комментаторы, я не могу. Солженицын, которого в феврале 1974 года арестовали, обвинили в измене родине и на самолете отправили в ФРГ, жил за границей полным анахоретом, почти 25 лет проведя в Вермонте, где писал книгу за книгой.

Ясно, что Ходорковский писать длинных и занудливых книг о прошлом России не будет и, видимо, не замкнется в узком кругу родных и близких.

Есть еще пример Сахарова, просившего об освобождении, вернувшегося в из ссылки в декабре 1986 года и немедленно окунувшегося в политику. Сахаров был человеком принципов и считал самым важным защищать свои принципы. Сможет ли Ходорковский быть таким рыцарем принципов? И каких именно принципов?

Не знаю, сможет ли Ходорковский стать таким российским Ганди или Манделой, призывающим к примирению и единению и ведущим политическую борьбу не разделяющую, а наоборот, объединяющую людей? Это очень трудно – особенно когда тебе противостоит сила, построенная на разделении.